Сначала миссис Паркер показывает вам квартиру с кабинетом и приемной. Не смея прервать ее, вы долго слушаете описание преимуществ этой квартиры и достоинств джентльмена, который жил в ней целых восемь лет. Наконец, вы набираетесь мужества и, запинаясь, признаетесь миссис Паркер, что вы не доктор и не зубной врач. Ваше признание она воспринимает так, что в душе у вас остается горькая обида на своих родителей, которые не позаботились дать вам в руки профессию, соответствующую кабинету и приемной миссис Паркер.
Затем вы поднимаетесь на один пролет выше, чтобы во втором этаже взглянуть на квартиру за восемь долларов, окнами во двор. Тон, каким миссис Паркер беседует на втором этаже, убеждает вас, что комнатки по-настоящему стоят все двенадцать долларов, как и платил мистер Тузенберри, пока не уехал во Флориду управлять апельсиновой плантацией своего брата где-то около Палм Бич, где, между прочим, проводит каждую зиму миссис Мак-Интайр, та, что живет в комнатах окнами на улицу и с отдельной ванной, - и вы в конце концов набираетесь духу пробормотать, что хотелось бы что-нибудь еще подешевле.
Если вам удается пережить презрение, которое выражает миссис Паркер всем своим существом, то вас ведут на третий этаж посмотреть на большую комнату мистера Скиддера. Комната мистера Скиддера не сдается. Сам он сидит в ней целыми днями, пишет пьесы и курит папиросы. Однако сюда приводят каждого нового кандидата в съемщики, чтобы полюбоваться ламбрекенами. После каждого такого посещения на мистера Скиддера находит страх, что ему грозит изгнание, и он отдает еще часть долга за комнату.
И тогда - о, тогда! - Если вы еще держитесь на ногах, потной рукой зажимая в кармане слипшиеся три доллара, и хриплым голосом объявляете о своей отвратительной, достойной всяческого порицания бедности, миссис Паркер больше не водит, вас по этажам. Она громко возглашает: "Клара!", она поворачивается к вам спиной и демонстративно уходит вниз И вот когда, чернокожая служанка, провожает вас вверх по устланной половичком узенькой крутой лестнице, ведущей на четвертый этаж, и показывает вам Комнату на Чердаке. Комната занимает пространство величиной семь на восемь футов посредине дома. По обе стороны ее располагаются темный дощатый чулан и кладовка.
В комнате стоит узкая железная кровать, умывальник и стул. Столом и шкафом служит полка. Четыре голые стены словно смыкаются над вами, как крышка гроба. Рука ваша тянется к горлу, вы чувствуете, что задыхаетесь, взгляд устремляется вверх, как из колодца - и вы с облегчением вздыхаете: через маленькое окошко в потолке виднеется квадратик бездонного синего неба.
- Два доллара, сэр, - говорит Клара полупрезрительно, полуприветливо.
* * *
Однажды в поисках комнаты здесь появилась мисс Лисон. Она тащила пишущую машинку, произведенную на свет, чтобы ее таскала особа более массивная. Мисс Лисон была совсем крошечная девушка, с такими глазами и волосами, что казалось, будто они все росли, когда она сама уже перестала, и будто они так и хотели сказать: "Ну что же ты отстаешь от нас!"
Миссис Паркер показала ей кабинет с приемной.
- В этом стенном шкафу, - сказала она, - можно держать скелет, или лекарства, или уголь...
- Но я не доктор и не зубной врач, - сказала, поеживаясь, мисс Лисон.
Миссис Паркер окинула ее скептическим, полным жалости и насмешки, ледяным взглядом, который всегда был у нее в запасе для тех, кто оказывался не доктором и не зубным врачом, и повела ее на второй этаж.
- Восемь долларов? - переспросила мисс Лисон. - Что вы! Я не миллионерша. Я всего-навсего машинистка в конторе. Покажите мне что-нибудь этажом повыше, а ценою пониже.
Услышав стук в дверь, мистер Скиддер вскочил и рассыпал окурки по всему полу.
- Простите, мистер Скиддер, - с демонической улыбкой сказала миссис Паркер, увидев его смущение. - Я не знала, что вы дома. Я пригласила эту даму взглянуть на ламбрекены.
- Они на редкость хороши, - сказала мисс Лисон, улыбаясь точь-в-точь, как улыбаются ангелы.
Не успели они уйти, как мистер Скиддер спешно начал стирать резинкой высокую черноволосую героиню своей последней (неизданной) пьесы и вписывать вместо нее маленькую и задорную, с тяжелыми блестящими волосами и оживленным лицом.
- Анна Хелд ухватится за эту роль, - сказал мистер Скиддер, задрав ноги к ламбрекенам и исчезая в облаке дыма, как какая-нибудь воздушная каракатица.
Вскоре набатный призыв "Клара!" возвестил миру о состоянии кошелька мисс Лисон. Темный призрак схватил ее, поднял по адской лестнице, втолкнул в склеп с тусклым светом где-то под потолком и пробормотал грозные таинственные слова: "Два доллара!"
- Я согласна, - вздохнула мисс Лисон, опускаясь на скрипящую железную кровать.
Ежедневно мисс Лисон уходила на работу. Вечером она приносила пачки исписанных бумаг и перепечатывала их на машинке. Иногда у нее не было работы по вечерам, и тогда она вместе с другими обитателями дома сидела на ступеньках крыльца. По замыслу природы мисс Лисон не была предназначена для чердака. Это была веселая девушка, и в голове у нее всегда роились всякие причудливые фантазии. Однажды она разрешила мистеру Скиддеру прочитать ей три акта из своей великой (не опубликованной) комедии под названием "Он не Ребенок, или Наследник Подземки".
Мужское население дома всегда радостно оживлялось, когда мисс Лисон находила свободное время и часок-другой сидела на крыльце. Но миссис Лонгнекер, высокая блондинка, которая была учительницей в городской школе и возражала: "Ну уж, действительно!" на все, что ей говорили, садилась на верхнюю ступеньку и презрительно фыркала. А мисс Дорн, догорая по воскресеньям ездила на Кони-Айленд стрелять в тире по движущимся уткам и работала в универсальном магазине, садилась на нижнюю ступеньку и тоже презрительно фыркала. Мисс Лисон садилась на среднюю ступеньку, и мужчины быстро собирались вокруг нее.
Особенно мистер Скиддер, который отводил ей главную роль в романтической (никому еще не поведанной) личной драме из действительной жизни. И особенно мистер Гувер, сорока пяти лет, толстый, богатый и глупый. И особенно очень молоденький мистер Ивэнс, который нарочно глухо кашлял, чтобы она упрашивала его бросить курение. Мужчины признали в ней "забавнейшее и приятнейшее существо", но фырканье на верхней и нижней ступеньках было неумолимо.
Прошу вас, подождем, пока Хор подступит к рампе и прольет траурную слезу на комплекцию мистера Гувера. Трубы, возвестите о пагубности ожирения, о проклятье полноты, о трагедии тучности. Если вытопить романтику из толстяка Фальстафа, то ее, возможно, окажется гораздо больше, чем в худосочном Ромео. Любовнику разрешается вздыхать, но ни в коем случае не пыхтеть. Удел жирных людей - плясать в свите Момуса. Напрасно самое верное сердце в мире бьется над пятидесятидвухдюймовой талией. Удались, Гувер! Гувер, сорока пяти лет, богатый и глупый, мог бы покорить Елену Прекрасную; Гувер, сорока пяти лет, богатый, глупый и жирный - обречен на вечные муки. Тебе, Гувер, никогда ни на что нельзя было рассчитывать.
Как-то раз летним вечером, когда жильцы миссис Паркер сидели на крыльце, мисс Лисон взглянула на небеса и с милым веселым смешком воскликнула:
- А, вон он, Уилли Джексон! Отсюда его тоже видно. Все насмотрели наверх - кто на окна небоскребов, кто - на небо, высматривая какой-нибудь воздушный корабль, ведомый упомянутым Джексоном.
- Это вон та звезда, - объяснила мисс Лисон, показывая тоненьким пальцем, - не та большая, которая мерцает, а рядом с ней, та, что светит ровным голубым светом. Она каждую ночь видна из моего окна в потолке. Я назвала ее Уилли Джексон.
- Ну уж действительно! - сказала мисс Лонгнекер. - Я не знала, что вы астроном, мисс Лисон.
- О да! - сказала маленькая звездочетша. - Я знаю ничуть не хуже любого астронома, какой покрой рукава будет осенью в моде на Марсе.
- Ну уж действительно! - сказала мисс Лонгнекер. - Звезда, о которой вы упомянули, называется Гамма из созвездия Кассиопеи. Она относится к звездам второй величины и проходит через меридиан в...
- О, - сказал очень молоденький мистер Ивэнс, - мне кажется, для нее больше подходит имя Уилли Джексон.
- Ясное дело, - сказал мистер Гувер, громко и презрительно засопев в адрес мисс Лонгнекер, - мне кажется, мисс Лисон имеет право называть звезды, как ей хочется, ничуть не меньше, чем все эти старинные астрологи.
- Ну уж действительно, - сказала мисс Лонгнекер.
- Интересно, упадет эта звезда или нет, - заметила мисс Дорн. - В воскресенье в тире от моих выстрелов упали девять уток и один кролик из десяти.
- Отсюда, снизу, он не такой красивый, - сказала мисс Лисон. - Вот вы бы посмотрели на него из моей комнаты. Знаете, из колодца звезды видны даже днем. А моя комната ночью прямо как ствол угольной шахты, и Уилли Джексон похож на большую брильянтовую булавку, которой Ночь украсила свое кимоно.
Потом пришло время, когда мисс Лисон не приносила больше домой неразборчивые рукописи для перепечатки. И по утрам, вместо того, чтобы идти на работу, она ходила из одной конторы в другую, и сердце ее стыло от постоянных холодных отказов, которые ей передавали через наглых молодых конторщиков. Так продолжалось долго.
Однажды вечером, в час, когда она обычно приходила после обеда из закусочной, она устало поднялась на крыльцо дома миссис Паркер. Но на этот раз она возвращалась не пообедав.
В вестибюле она встретила мистера Гувера, и тот сразу воспользовался случаем. Он предложил ей руку и сердце, возвышаясь над ней, как громадный утес. Она отступила и прислонилась к стене. Он попытался взять ее за руку, но она подняла руку и слабо ударила его по щеке. Шаг за шагом она медленно переступала по лестнице хватаясь за перила. Она прошла мимо комнаты мистера Скиддера, где он красными чернилами вписывал в свою (непринятую) комедию ремарки для Мэртл Делорм (мисс Лисон), которая должна была "пируэтом пройтись от левого края сцены до места, где стоит Граф". По устланной половиком крутой лестничке она, наконец, доползла до чердака и открыла дверь в свою комнату.
У нее не было сил, чтобы зажечь лампу или раздеться. Она упала на железную кровать, и старые пружины даже не прогнулись под ее хрупким телом. Погребенная в этой преисподней, она подняла тяжелые веки и улыбнулась.
Потому что через окно в потолке светил ей спокойным ярким светом верный Уилли Джексон. Она была отрезана от всего мира. Она погрузилась в черную мглу, и только маленький холодный квадрат обрамлял звезду, которую она назвала так причудливо и, увы, так бесплодно. Мисс Лонгнекер, должно быть, права: наверно, это Гамма из созвездия Кассиопеи, а совсем не Уилли Джексон. И все же так не хочется, чтобы это была Гамма.
Она лежала на спине и дважды пыталась поднять руку. В третий раз она с трудом поднесла два исхудалых пальца к губам и из своей темной ямы послала Уилли Джексону воздушный поцелуй. Рука ее бессильно упала.
- Прощай, Уилли, - едва слышно прошептала она. - Ты за тысячи тысяч миль отсюда и ни разу даже не мигнул. Но ты мне светил оттуда почти все время, когда здесь была сплошная тьма, ведь правда? Тысячи тысяч миль... Прощай, Уилли Джексон.
В десять часов утра на следующий день чернокожая служанка Клара обнаружила, что дверь мисс Лисон заперта, дверь взломали. Не помогли ни уксус, ни растирания, ни жженые перья, кто-то побежал вызывать скорую помощь.
Не позже чем полагается, со страшным звоном, карета развернулась у крыльца, и из нее выпрыгнул ловкий молодой медик в белом халате, готовый к действию, энергичный, уверенный, со спокойным лицом, чуть жизнерадостным, чуть мрачным.
- Карета в дом сорок девять, - коротко сказал он. - Что случилось?
- Ах да, доктор, - надулась миссис Паркер, как будто самым важным делом было ее собственное беспокойство оттого, что в доме беспокойство. - Я просто не понимаю, что с ней такое. Чего мы только не перепробовали, она все не приходит в себя. Это молодая женщина, некая мисс Элси, да, - некая мисс Элси Лисон. Никогда раньше в моем доме...
- Какая комната! - закричал доктор таким страшным голосом, какого миссис Паркер никогда в жизни не слышала.
- На чердаке. Это...
По-видимому, доктор из скорой помощи был знаком с расположением чердачных комнат. Он помчался вверх, прыгая через четыре ступеньки Миссис Паркер медленно последовала за ним, как того требовало ее чувство собственного достоинства.
На первой площадке она встретила доктора, когда он уже возвращался, неся на руках астронома. Он остановился и своим острым, как скальпель, языком отрезал несколько слов, не очень громко Миссис Паркер застыла в неловкой позе, как платье из негнущейся материи, соскользнувшее с гвоздя. С тех пор чувство неловкости в душе и теле осталось у нее навсегда. Время от времени любопытные жильцы спрашивали, что же это ей сказал тогда доктор.
- Лучше не спрашивайте, - отвечала она. - Если я вымолю себе прощение за то, что выслушала подобные слова, я умру спокойно.
Доктор со своей ношей шагнул мимо своры зевак, которые всегда охотятся за всякими любопытными зрелищами, и даже они, ошеломленные, расступились, потому что вид у него был такой, словно он хоронит самого близкого человека.
Они заметили, что он не положил безжизненное тело на носилки, приготовленные в карете, а только сказал шоферу: "Гони что есть духу, Уилсон!"
Правообладателям!
Представленный фрагмент произведения размещен по согласованию с распространителем легального контента ООО "ЛитРес" (не более 20% исходного текста). Если вы считаете, что размещение материала нарушает чьи-либо права, то .
Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше ?
Автор книги:
Жанр: ,
сообщить о неприемлемом содержимомТекущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Шрифт:
100% +
О. Генри
Золото и любовь
Старик Энтони Рокволл, удалившийся от дел фабрикант и владелец патента на мыло «Эврика», выглянул из окна библиотеки в своем особняке на Пятой авеню и ухмыльнулся. Его сосед справа, аристократ и клубмен Дж. ван Шуйлайт Саффолк-Джонс, садился в ожидавшую его машину, презрительно воротя нос от мыльного палаццо, фасад которого украшала скульптура в стиле итальянского Возрождения.
– Ведь просто старое чучело банкрота, а сколько спеси! – заметил бывший мыльный король. – Берег бы лучше свое здоровье, замороженный Нессельроде, таких теперь только в оперетке увидишь. Вот на будущее лето размалюю весь фасад красными, белыми и синими полосами – погляжу тогда, как он сморщит свой голландский нос.
И тут Энтони Рокволл, всю жизнь не одобрявший звонков, подошел к дверям библиотеки и заорал: «Майк!» – тем самым голосом, от которого когда-то чуть не лопалось небо над канзасскими прериями.
– Скажите моему сыну, чтоб он зашел ко мне перед уходом из дому, – приказал он явившемуся на зов слуге.
Когда молодой Рокволл вошел в библиотеку, старик отложил газету и, взглянув на него с выражением добродушной суровости на полном и румяном, без морщин лице, одной рукой взъерошил свою седую гриву, а другой загремел ключами в кармане.
– Ричард, почем ты платишь за мыло, которым моешься? – спросил Энтони Рокволл.
Ричард, всего полгода назад вернувшийся домой из колледжа, слегка удивился. Он еще не вполне постиг своего папашу, который в любую минуту мог выкинуть что-нибудь неожиданное, словно девица на своем первом балу.
– Кажется, шесть долларов за дюжину, папа.
– А за костюм?
– Обыкновенно долларов шестьдесят.
– Ты джентльмен, – решительно изрек Энтони. – Мне говорили, будто бы молодые аристократы швыряют по двадцать четыре доллара за мыло и больше чем по сотне за костюм. У тебя денег не меньше, чем у любого из них, а ты все-таки держишься того, что умеренно и скромно. Сам я моюсь старой «Эврикой» – не только по привычке, но и потому, что это мыло лучше других. Если ты платишь больше десяти центов за кусок мыла, то лишнее с тебя берут за плохие духи и обертку. А пятьдесят центов вполне прилично для молодого человека твоих лет, твоего положения и состояния. Повторяю, ты – джентльмен. Я слышал, будто нужно три поколения для того, чтобы создать джентльмена. Это раньше так было. А теперь, с деньгами, оно получается куда легче и быстрей. Деньги тебя сделали джентльменом. Да я и сам почти джентльмен, ей-богу! Я ничем не хуже моих соседей – так же вежлив, приятен и любезен, как эти два спесивых голландца справа и слева, которые не могут спать по ночам из-за того, что я купил участок между ними.
– Есть вещи, которые не купишь за деньги, – мрачно заметил молодой Рокволл.
– Нет, ты этого не говори, – возразил обиженный Энтони. – Я всегда стою за деньги. Я прочел всю энциклопедию насквозь: все искал чего-нибудь такого, чего нельзя купить за деньги; так на той неделе придется, должно быть, взяться за дополнительные тома. Я за деньги против всего прочего. Ну, скажи мне, чего нельзя купить за деньги?
– Прежде всего, они не могут ввести вас в высший свет, – ответил уязвленный Ричард.
– Ого! Неужто не могут? – прогремел защитник корня зла. – Ты лучше скажи, где был бы весь твой высший свет, если бы у первого из Асторов не хватило денег на проезд в третьем классе?
Ричард вздохнул.
– Я вот к чему это говорю, – продолжал старик уже более мягко. – Потому я и попросил тебя зайти. Что-то с тобой неладно, мой мальчик. Вот уже две недели, как я это замечаю. Ну, выкладывай начистоту. Я в двадцать четыре часа могу реализовать одиннадцать миллионов наличными, не считая недвижимости. Если у тебя печень не в порядке, так «Бродяга» стоит под парами у пристани и в два дня доставит тебя на Багамские острова.
– Почти угадали, папа. Это очень близко к истине.
– Ага, так как же ее зовут? – проницательно заметил Энтони.
Ричард начал прохаживаться взад и вперед по библиотеке. Неотесанный старик отец проявил достаточно внимания и сочувствия, чтобы вызвать доверие сына.
– Почему ты не делаешь предложения? – спросил старик Энтони. – Она будет рада-радехонька. У тебя и деньги, и красивая наружность, ты славный малый. Руки у тебя чистые, они не запачканы мылом «Эврика». Правда, ты учился в колледже, но на это она не посмотрит.
– Все случая не было, – вздохнул Ричард.
– Устрой так, чтоб был, – сказал Энтони. – Ступай с ней на прогулку в парк или повези на пикник, а не то проводи ее домой из церкви. Случай! Тьфу!
– Вы не знаете, что такое свет, папа. Она из тех, которые вертят колесо светской мельницы. Каждый час, каждая минута ее времени распределены на много дней вперед. Я не могу жить без этой девушки, папа, без нее этот город ничем не лучше гнилого болота. А написать ей я не могу – просто не в состоянии.
– Ну вот еще! – сказал старик. – Неужели при тех средствах, которые я тебе даю, ты не можешь добиться, чтобы девушка уделила тебе час-другой времени?
– Я слишком долго откладывал. Послезавтра в полдень она уезжает в Европу и пробудет там два года. Я увижусь с ней завтра вечером на несколько минут. Сейчас она гостит в Ларчмонте у своей тетки. Туда я поехать не могу. Но мне разрешено встретить ее завтра вечером на Центральном вокзале, к
конец ознакомительного фрагмента
Внимание! Это ознакомительный фрагмент книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента ООО "ЛитРес".
О"Генри
Купидон A La Carte
Купидон A La Carte
Женские наклонности, - сказал Джефф Питерс, после того как по этому вопросу высказано было уже несколько мнений, направлены обыкновенно в сторону противоречий Женщина хочет того, чего у вас нет. Чем меньше чего-нибудь есть, тем больше она этого хочет, Она любит хранить сувениры о событиях, которых вовсе не было в ее жизни. Односторонний взгляд на вещи не совместим с женским естеством.
У меня несчастная черта, рожденная природой! и развитая путешествиями, - продолжал Джефф, задумчиво поглядывая на печку сквозь свои высоко задранные кверху ноги. - Я глубже смотрю на некоторые вещи, чем большинство людей. Я надышался парами бензина, ораторствуя перед уличной толпой почти во всех городах Соединенных Штатов. Я зачаровывал людей музыкой, красноречием, проворством рук и хитрыми комбинациями, в то же время продавая им ювелирные изделия, лекарства, мыло, средство для ращения волос и всякую другую дрянь. И во время моих путешествий я, для развлечения, а отчасти во искупление грехов, изучал женщин. Чтобы раскусить одну женщину, человеку нужна целая жизнь; но начатки знания о женском поле вообще он может приобрести, если посвятит этому, скажем, десять лет усердных и пристальных занятий. Очень много полезного по этой части я узнал, когда работал на Западе - с бразильскими брильянтами и патентованными растопками, - это после моей поездки из Саванны, через хлопковый пояс, с дельбиевским невзрывающимся порошком для ламп. То было время первого расцвета Оклахомы. Гатри рос в центре этого штата, как кусок теста на дрожжах. Это был типичный городок рожденный бумом: чтобы умыться, нужно было стать в очередь; если вы засиживались в ресторане за обедом дольше десяти минут, к вашему счету прибавляли за постой; если вы ночевали на полу в гостинице, утром вам ставили в счет полный пансион.
По убеждениям моим и по природе я склонен везде разыскивать наилучшие места для кормежки. Я огляделся и нашел заведение, которое меня устраивало как нельзя лучше. Это был ресторан-палатка, только что открытый семьей, которая прибыла в город по следу бума. Они наскоро построили домик в котором жили и готовили, и приткнули к нему палатку где и помещался собственно ресторан. Палатка эта была разукрашена плакатами, рассчитанными на то, чтобы вырвать усталого пилигрима, из греховных объятий пансионов и гостиниц для приезжающих. "Попробуйте наше домашнее печенье", "Горячие пирожки с кленовым сиропом, какие вы ели в детстве", "Наши жареные цыплята при жизни не кукарекали" такова была эта литература, долженствовавшая способствовать пищеварению гостей. Я сказал себе, что надо будет бродячему сынку своей мамы пожевать чего-нибудь вечером в этом заведении. Так оно и случилось. И здесь-то я познакомился с Мэйми Дьюган.
Старик Дьюган - шесть футов, инднанского бездельника проводил время лежа на лопатках в качалке и вспоминая недород восемьдесят шестого года. Мамаша Дьюган готовила, а Мэйми подавала.
Как только я увидел Мэйми, я понял, что во всеобщей переписи допустили ошибку. В Соединенных Штатах была, конечно, только одна девушка! Подробно описать ее довольно трудно. Ростом она была примерно с ангела, и у нее были глаза, и этакая повадка. Если вы хотите знать, какая это была девушка, вы их можете найти целую цепочку, - она протянулась от Бруклинского моста на запад до самого здания суда в Каунсил-Блафс, штат Индиана. Они зарабатывают себе на жизнь, работая в магазинах, ресторанах, на фабриках и в конторах. Они происходят по прямой линии от Евы, и они-то и завоевали права женщины, а если вы вздумаете эти права оспаривать, то имеете шанс получить хорошую затрещину. Они хорошие товарищи, они честны и свободны, они нежны, и дерзки и смотрят жизни прямо в глаза. Они встречались с мужчиной лицом к лицу и пришли к выводу, что существо это довольно жалкое. Они убедилась, что описания мужчины, имеющиеся романах для железнодорожного чтения и рисующие его сказочным принцем, не находят себе подтверждения в действительности.
Вот такой девушкой и была Мэйми. Она вся переливалась жизнью, весельем и бойкостью; с гостями за словом в карман не лазила; помереть можно было со смеху, как она им отвечала? Я не люблю производить раскопки в недрах личных симпатий. Я придерживаюсь теории, что противоречия и несуразности заболевания, известие под названием любви, дело такое же частное и персональное, как зубная щетка. Помоему, биографии сердец должны находить себе место рядом с историческими; романами из жизни печени только на журнальных страницах, отведенных для объявлений. Поэтому вы мне простите, если я не представлю вам полного прейскуранта тех чувств, которые я питал к Мэйми.
Скоро я обзавелся привычкой регулярно являться в палатку в регулярное время, когда там поменьше народа. Мэйми подходила ко мне, улыбаясь, в черном платьице и белом переднике, и говорила: "Алло, Джефф, почему не пришли в положенное время? Нарочно опаздываете, чтобы всех беспокоить? Жареные-цыплята-бифштекс-свиныеотбивные-яичница-с-ветчиной - и так далее. Она называла меня Джефф, но из этого ровно ничего не следовало. Надо же ей было как-нибудь отличать нас друг от друга. А так было быстрее и удобнее. Я съедал обыкновенно два обеда и старался растянуть их, как на званом обеде в высшем обществе, где меняют тарелки и жен, и перекидываются шуточками между глотками. Мэйми все это сносила. Не могла же она устраивать скандалы и упускать лишний доллар только, потому, что он прибыл не по расписанию.
Через некоторое время еще один парень, - его звали Эд Коллиер, - возымел страсть к принятию пищи в неурочное время, и благодаря мне и ему между завтраком и обедом и обедом и ужином были перекинуты постоянные мосты. Палатка превратилась в цирк с тремя аренами, и у Мэйми совсем не оставалось времени, чтобы отдохнуть за кулисами. Этот Коллиер был напичкан разными намерениями и ухищрениями. Он работал по части бурения колодцев, или по страхованию или по заявкам, или черт Его знает - не помню уж по какой части. Он был довольно густо смазан хорошими манерами и в разговоре умел расположить к себе. Мы с Коллиером развели в палатке атмосферу ухаживания и соревнования. Мэйми держала себя на высоте беспристрастности и распределяла между нами свои любезности, словно сдавала карты в клубе: одну мне, одну Коллиеру и одну банку. И ни одной карты в рукаве.
Мы с Коллиером, конечно, познакомились и иногда даже проводили вместе время за стенами палатки. Без своих военных хитростей Он производил впечатление славного малого, и его враждебность была забавного свойства.
Я заметая, что вы любите засиживаться в банкетных залах после того, как гости все разошлись, - сказал я ему как-то, чтобы посмотреть, что он ответит.
Да, - сказал Коллиер подумав. - Шум и толкотня раздражают мои чувствительные нервы.
И мои тоже, - сказал я. - Славная девочка, а?
Вот оно что, - сказал Коллиер и засмеялся. - Раз уж вы сказали это, я могу вам сообщить, что она не производит дурного впечатления на мой зрительный нерв.
Мой взор она прямо-таки радует, - сказал я, - и я за ней ухаживаю. Сим ставлю вас в известность.
Я буду столь же честен, - сказал - Коллиер. - И если только в аптекарских магазинах здесь хватит пепсина, я вам задам такую гонку, что вы придете к финишу с несварением желудка.
Так началась наша скачка. Ресторан неустанно пополняет запасы. Мэйми нам прислуживает, веселая, милая и любезная, и мы идем голова в голову, а Купидон и повар работают в ресторане Дьюгана сверхурочно.
Как-то в сентябре я уговорил Мэйми выйти погулять со мной после ужина, когда она кончит уборку. Мы прошлись немножко и уселись на бревнах в конце города. Такой случай мог не скоро еще представиться, и я ей сказал все, что имел сказать. Что бразильские брильянты, патентованные растопки дают мне доход, который, вполне может обеспечить благополучие двоих, что ни те, ни другие не могут выдержать конкуренцию в блеске с глазами одной особы и что фамилию Дьюган необходимо переменить на Питерс, а если нет, то потрудитесь объяснить почему.
Мэйми сначала ничего не ответила. Потом вдруг как-то вся передернулась, и тут я услышал кое-что поучительное.
Джефф, - сказала она, - мне очень жаль, что вы заговорили. Вы мне нравитесь, вы мне все нравитесь, но на свете нет человека, за которого бы я вышла замуж, и никогда не будет. Вы знаете, что такое в моих глазах мужчина? Это могила. Это саркофаг для погребения в нем бифштекса, свиных отбивных, печенки и яичницы с ветчиной! Вот - что он такое, и больше ничего. Два года я вижу перед собой мужчин, которые едят, едят и едят, так что они превратились для меня в жвачных двуногих. Мужчина - это нечто сидящее за столом с ножом и вилкой в руках. Такими они запечатлелись у меня в сознании. Я пробовала побороть в себе это, но не могла. Я слышала, как девушки расхваливают своих женихов, но мне это непонятно. Мужчина, мясорубка и шкаф для провизии вызывают во мне одинаковые чувства. Я пошла как-то на утренник, посмотреть на актера, по которому все девушки сходили с ума. Я сидела и думала, какой он любят бифштекс - с кровью, средний или хорошо прожаренный, и яйца - в мешочек или вкрутую? И больше ничего. Нет, Джефф. Я никогда не выйду замуж. Смотреть, как он приходит завтракать и ест, возвращается к обеду и ест, является, наконец, к ужину и ест, ест, ест...
Но, Мэйми, - сказал я, - это обойдется. Вы слишком много имели с этим дела. Конечно, вы когда-нибудь выйдете замуж. Мужчины не всегда едят.
Поскольку я их наблюдала - всегда. Нет, я вам скажу, что я хочу сделать. - Мэйми вдруг воодушевилась, и глаза ее заблестели.
В Терри-Хот живет одна девушка, - ее...
». Это французский термин. Cupid – это бог любви, а «A La Carte – запись еды в ресторане в меню». На вашем уровне языка эти книги очень полезны. Слова выписывайте, слова подчеркивайте, запоминайте. И постоянно смотрите эти тексты, пересматривайте.
«Jeff Peters was a man who travelled through the United States, selling cheap rings, bracelets, and other things of that kind – [ dʒ ef ˈ pi: tə z wə z ə mæ n hu: ˈ træ vl̩ d θru: ðə ju:ˈ naɪ tɪ d steɪ ts, ˈ selɪŋ tʃ i: p rɪŋ z, ˈ breɪ slɪ ts, ə nd ˈʌðə ˈ θɪŋ z ə v ðə t kaɪ nd] – Джеф Питерс был человеком, который путешествовал по Соединенным Штатам, продавая дешевые колечки, браслетики и другие подобные предметы».
«Once he told me what happened to him at Guthrie, a small town in Oklahoma – [ wʌ ns hi təʊ ld mi: ˈ wɒ t ˈ hæ pə nd tu ɪ m ə t ˈɡə θri, ə smɔ: l taʊ n ɪ n ˌəʊ kləˈ həʊ mə] – Однажды он рассказал мне что случилось с ним в Гатри, маленьком городке в штате Оклахома».
«“Guthrie was a book town,” Jeff Peters began his story, “and most of the difficulties of life there were due to the boom – [ˈɡə θri wə z ə bʊ k taʊ n, dʒ ef ˈ pi: tə z bɪˈɡæ n ɪ z ˈ stɔ: ri, ə nd məʊ st ə v ðə ˈ dɪ fɪ kə ltɪ z ə v laɪ f ðə wə dju: tə ðə bu: m] – Гатри был бурно развивающимся городом (отсюда и русское слово «бум» пришло – политический бум, денежный бум), - Джеф Питерс начал свой рассказ, - и большинство трудностей жизни там были из-за этого бума (то есть, город разрастался, а условий житья никаких не было)».
«You had to stand in line to wash your face – [ ju hə d tə stæ nd ɪ n laɪ n tə wɒʃ jə feɪ s] – Вы должны были стоять в очередь, чтобы умыть лицо».
«If it took you more than ten minutes to eat at a restaurant, you had to pay more money for the extra time – [ɪ f ɪ t tʊ k ju mɔ: ðə n ten ˈ mɪ nɪ ts tu i: t ə t ə ˈ restrɒ nt, ju hə d tə peɪ mɔ: ˈ mʌ ni fə ð i ˈ ekstrə ˈ taɪ m] – Если у вас отнимало больше 10 минут поесть в ресторане, вы должны были заплатить дополнительные деньги за дополнительное время».
«If you slept on the floor in a hotel, you had to pay as much as for a bed – [ɪ f ju slept ɒ n ðə flɔ: r ɪ n ə ˌ həʊˈ tel, ju hə d tə peɪ ə z ˈ mʌ tʃ ə z fə r ə bed] – Если вы спали на полу в отеле, вы должны были платить столько же, сколько и за кровать».
«As soon as I came to the town I found a good place to eat – [ə z su: n ə z ˈ aɪ keɪ m tə ðə taʊ n ˈ aɪ faʊ nd ə ɡʊ d ˈ pleɪ s tu i: t] – Как только я приехал в город, я нашел хорошее место, чтобы питаться».
«It was a restaurant tent which had just been opened by Mr. Dugan and his family – [ɪ t wə z ə ˈ restrɒ nt tent wɪ tʃ hə d dʒə st bi: n ˈəʊ pə nd baɪ ˈ mɪ stə ˈ dəɡə n ə nd ɪ z ˈ fæ mə li] – Это была ресторанная палатка, которая только что была открыта мистером Дагэном и его семьей».
«The tent was decorated with placards describing good things to eat: ‘Try Mother’s Home-Made Biscuits’, ‘Hot Cakes Like Those You Ate When a Boy’ and others of that kind – [ðə tent wə z ˈ dekə reɪ tɪ d wɪð ˈ plæ kɑ: dz dɪˈ skraɪ bɪŋ ɡʊ d ˈ θɪŋ z tu i: t traɪ ˈ mʌðə z ˈ həʊ m meɪ d ˈ bɪ skɪ ts, hɒ t keɪ ks ˈ laɪ k ðəʊ z ju et wen ə ˌ bɔɪ ə nd ˈʌðə z ə v ðə t kaɪ nd] – Палатка была украшена\декорирована (отсюда русское «декорация») плакатами, описывающими вкусности: «Попробуйте мамино домашнее печенье», «Горячие блинчики подобные тем, которые вы ели когда были ребенком» и другие в таком же духе».
«Old man Dugan did not like to work – [əʊ ld mæ n ˈ dəɡə n dɪ d nɒ t ˈ laɪ k tə ˈ wɜ: k] – Старик Дагэн не любил работать».
«All the work in the tent was done by his wife and his daughter – [ɔ:l ðə ˈwɜ:k ɪn ðə tent wəz dʌn baɪ ɪz waɪf ənd ɪz ˈdɔ:tə] – Всю работу в палатке делали его жена и дочь».
«Mrs. Dugan did the cooking and her daughter Mame waited at table – [ˈmɪsɪz ˈdəɡən dɪd ðə ˈkʊkɪŋ ənd hə ˈdɔ:tə ˈmeɪm ˈweɪtɪd ət ˈteɪbl̩] – Миссис Дагэн готовила, а ее дочь, Мэйм, обслуживала столики (дословно «ждала у столика)». Запомните, у них «waiter – официант» от глагола «wait - ждать». Как его дословно можно перевести? «Ждун». А она была «ждуша».
«As soon as I saw Mame I knew that there was only one girl in the United States – Mame Dugan – [əz su:n əz ˈaɪ ˈsɔ: ˈmeɪm ˈaɪ nju: ðət ðə wəz ˈəʊnli wʌn ɡɜ:l ɪn ðə ju:ˈnaɪtɪd steɪts – ˈmeɪm ˈdəɡən] – Как только я увидел Мейм я понял, что во всех Соединенных Штатах есть только одна девушка – Мейм Дагэн».
«She was full of life and fun … – [ʃi wəz fʊl əv laɪf ənd fʌn] – Она полна жизни и веселья…»
«No, you will have to believe me – – Нет, вам придется поверить мне».
«Yes, there was no other girl like her – – Да, не было никакой другой подобной ей».
«She was the only one – [ʃi wəz ði ˈəʊnli wʌn] – Она была единственная».
«I began to come to the tent to eat when most of the customers had gone and there were not many people there – [ˈaɪ bɪˈɡæn tə kʌm tə ðə tent tu i:t wen məʊst əv ðə ˈkʌstəməz həd ɡɒn ənd ðə wə nɒt ˈmeni ˈpi:pl̩ ðeə] – Я начал приходить в палатку есть, когда большинство покупателей\клиентов постоянных уже уходили, и когда народу было мало». Ну, чтобы выделиться из толпы, чтобы она его заметила.
«Mame used to come in smiling and say: ‘Hello, Jeff, why don’t you come at meal-time?’ – [ˈmeɪm ˈju:st tə kʌm ɪn ˈsmaɪlɪŋ ənd ˈseɪ həˈləʊ, dʒef, waɪ dəʊnt ju kʌm ət ˈmi:ltaɪm] – Мейм обычно (то есть, регулярно это делала) подходила с улыбкой и говорила: «Привет, Джеф, а ты что приходишь не во время еды?»».
«Every day I used to eat two or three dinners because I wanted to stay with Mame as long as possible – [ˈevri deɪ ˈaɪ ˈju:st tu i:t tu: ɔ: θri: ˈdɪnəz bɪˈkɒz ˈaɪ ˈwɒntɪd tə steɪ wɪð ˈmeɪm əz ˈlɒŋ əz ˈpɒsəbl̩] – Я каждый день имел привычку съедать два или три обеда, потому что я хотел побыть с ней как можно дольше».
«Some time later another fellow began coming to eat after meal-time – – Спустя некоторое время еще один парень начал приходить есть не в обеденное время».
«His name was Ed Collier – – Его звали Эд Кольер».
«He looked pleasant and talked very well – – Выглядел он симпатично и говорил очень хорошо».
«I liked him and sometimes after meals we left the tent together and talked – [ˈaɪ ˈlaɪkt ɪm ənd ˈsʌmtaɪmz ˈɑ:ftə mi:lz wi left ðə tent təˈɡeðər ənd ˈtɔ:kt] – Он мне понравился, и иногда после еды мы покидали палатку вместе и разговаривали».
«“I notice you like coming to eat after meal time,” I said to him one day – [ˈaɪ ˈnəʊtɪs ju ˈlaɪk ˈkʌmɪŋ tu i:t ˈɑ:ftə mi:l ˈtaɪm, ˈaɪ ˈsed tu ɪm wʌn deɪ] – Я заметил что тебе нравится приходить есть после обеденного времени, - я сказал ему однажды» - coming здесь герундий .
«“Well, yes,” said Collier, “I don’t like the noise, that’s why I try to eat when nobody is in the tent.” – – Ну, да, - сказал Кольер, - не нравится мне шум, вот почему я пытаюсь есть, когда никого уже там нет»
«“So do I,” said I. “Nice little girl, don’t you think?” – [ˈsəʊ də ˈaɪ, ˈsed ˈaɪ. naɪs ˈlɪtl̩ ɡɜ:l, dəʊnt ju ˈθɪŋk] – И я тоже, - сказал я. «Миленькая девчушка, не кажется тебе?»»
«“Yes, Mame is a very nice girl, I have noticed that,” he said – – Да, Мейм очень милая девушка, я заметил это, - сказал он».
«“To tell you the truth,” I said, “I am in love with her.” – – Сказать тебе правду, - сказал я, - я в нее люблен».
«“So am I,” answered Collier, “and I am going to try to win her love.” – [ˈsəʊ əm ˈaɪ, ˈɑ:nsəd ˈkɒlɪə, ənd ˈaɪ əm ˈɡəʊɪŋ tə traɪ tə wɪn hə lʌv] – И я тоже, - ответил Колльер, - и я собираюсь попытаться завоевать ее любовь».
«“Well,” I said, “we’ll see which of us will win the race.” – – Ну, ладно, - сказал я, - еще посмотрим кто из нас выиграет эту гонку»
«So Collier and I began the race – [ˈsəʊ ˈkɒlɪər ənd ˈaɪ bɪˈɡæn ðə reɪs] – Итак, Кольер и я начали гонку».
«We came to the tent to eat three or four times a day – – Мы приходили в палатку поесть три или четыре раза в день».
«The more we ate the more time we could spend in the tent – [ðə mɔ: wi et ðə mɔ: ˈtaɪm wi kəd spend ɪn ðə tent] – Чем больше мы ели, тем больше времени мы могли проводить в палатке».
«And the more time we spent with Mame the more each of us hoped to win her – [ənd ðə mɔ: ˈtaɪm wi spent wɪð ˈmeɪm ðə mɔ:r i:tʃ əv əz həʊpt tə wɪn hə] – А чем больше времени мы проводили с Мейм, тем больше каждый из нас надеялся завоевать ее».
«She was very nice to both Collier and me and she waited on each with a smile and a kind word – [ʃi wəz ˈveri naɪs tə bəʊθ ˈkɒlɪər ənd mi: ənd ʃi ˈweɪtɪd ɒn i:tʃ wɪð ə smaɪl ənd ə kaɪnd ˈwɜ:d] – Она была очень мила с обоими нами, и с Кольером и со мной, и обслуживала каждого из нас с улыбкой и добрым словом».
«One evening in September I asked Mame to take a walk with me after supper – – Однажды вечером в Сентябре я пропросил Мейм прогуляться со мной после ужина».
«We walked for some time and then I decided to open my heart to her – – Мы какое-то время погуляли, а затем я решил открыть ей свое сердце».
«I made a long speech, telling her, that I had been in love with her for a long, long time; that I had enough money for both of us; that the name of Dugan should be changed for the name of Peters, and if she says not, then why not? – [ˈaɪ ˈmeɪd ə ˈlɒŋ spi:tʃ, ˈtelɪŋ hə, ðət ˈaɪ həd bi:n ɪn lʌv wɪð hə fər ə ˈlɒŋ, ˈlɒŋ ˈtaɪm; ðət ˈaɪ həd ɪˈnʌf ˈmʌni fə bəʊθ əv əz; ðət ðə ˈneɪm əv ˈdəɡən ʃəd bi tʃeɪndʒd fə ðə ˈneɪm əv ˈpi:təz, ənd ɪf ʃi ˈsez nɒt, ðen waɪ nɒt] – Я произнес длинную речь, рассказывая ей, что я в нее влюблен очень давно, что у мне достаточно денег для нас обоих, что имя Дагэн должно быть поменяно на имя Питерс, а если она скажет «нет», тогда пусть ответит почему нет?»
«Mame didn’t answer right away – [ˈmeɪm ˈdɪdnt ˈɑ:nsə raɪt əˈweɪ] – Мейм не сразу ответила».
«Then she gave a kind of shudder and said something that surprised me very much – [ðen ʃi ɡeɪv ə kaɪnd əv ˈʃʌdər ənd ˈsed ˈsʌmθɪŋ ðət səˈpraɪzd mi: ˈveri ˈmʌtʃ] – Затем она как-то вся передернулась и сказала нечно, что удивило меня очень сильно».
«“Jeff,” she said, “I am sorry you spoke about it – – Джеф, - сказала она, - я сожалею, что ты зговорил об этом».
«I like you as well as other men who come and eat in our restaurant – [ˈaɪ ˈlaɪk ju əz wel əz ˈʌðə men hu: kʌm ənd i:t ɪn ˈaʊə ˈrestrɒnt] – Ты мне нравишься так же, как и другие мужчины, которые приходят поесть в нашу палатку».
«But I shall never marry anyone of you – – Но я никогда ни на ком из вас не женюсь». Сколько у русских отрицаний в предложении? Три: «никогда», «ни на ком», «не». А у них сколько? Одно – never .
(Ст.) А anyone ?
(Пр.) А это не отрицание. Отрицательное это no one . А вот перевели мы anyone как no one . И тут написано «marry – женюсь\выйду замуж», а мы переводим «не женюсь». Это то, о чем я вам говорил. Одно отрицание заставляет все остальные слова тоже перевести отрицательно.
«Do you know what a man is in my eyes? – [ də ju nəʊ ˈ wɒ t ə mæ n z ɪ n maɪ aɪ z] – Ты знаешь кто такой мужчина в моих глазах?»
«He is a machine for eating beefsteak and ham-and-eggs, and cakes and biscuits – [ hi z ə məˈʃ i: n fə r ˈ i: tɪŋ ˈ bi: fsteɪ k ə nd hæ m ə nd eɡ z, ə nd keɪ ks ə nd ˈ bɪ skɪ ts] – Он машина для поедания бифштекса, яичницы с ветчиной, кексов и бисквитов».
«He is a machine for eating and nothing more – [ hi z ə məˈʃ i: n fə r ˈ i: tɪŋ ə nd ˈ nʌ θɪŋ mɔ:] – Он машина для поедания и ничего больше».
«For two years I have watched them – – Два года я наблюдаю за ними».
«Men eat, eat, eat – – Мужчины едят, едят и едят».
«A man is only something that is sitting in front of a knife and fork and plate at the table – [ə mæn z ˈəʊnli ˈsʌmθɪŋ ðət s ˈsɪtɪŋ ɪn frʌnt əv ə naɪf ənd fɔ:k ənd pleɪt ət ðə ˈteɪbl̩] – Мужчина это просто нечто (она даже взяла его как неодушевленное), которые сидит перед ножом, вилкой и тарелкой за столом».
«When I think of men I see only their mouths moving up and down, eating, eating – – Когда я думаю о мужчинах, я вижу только их рты, движущиеся вверх и вниз, едящие, едящие».
«No matter what they think of themselves, they are only eating machines – – Не важно, что они думают о себе, они только машины для поедания». Что такое eating в данном случае? Герундий – «машина для еды».
«No, Jeff! I do not want to marry a man and see him at the table eating his breakfast in the morning, eating his dinner at noon and eating his supper in the evening – – Нет Джеф! Я не хочу жениться на мужчине и видеть его за столом, едящим свой завтрак утром, едящим свой обед в полдень и едящим свой ужин вечером».
«Always eating, eating, eating!» – [ˈɔ: lweɪ z ˈ i: tɪŋ, ˈ i: tɪŋ, ˈ i: tɪŋ] – Все время едящим, едящим, едящим».
«“But, Mame,” I said, “you are making a mistake – [ bʌ t, ˈ meɪ m ˈ aɪ ˈ sed, ju ə ˈ meɪ kɪŋ ə mɪˈ steɪ k] – Но, Мэйм, - сказал я, - ты делаешь ошибку».
«Men don’t always eat.” – [ men dəʊ nt ˈɔ: lweɪ z i: t] – Мужчины не все время едят»
«“As far as I know them they do, they eat all the time – [ə z fɑ: r ə z ˈ aɪ nəʊ ðə m ˈð eɪ du:, ˈð eɪ i: t ɔ: l ðə ˈ taɪ m] – Вот насколько я их знаю – едят, они едят все время».
«No, I’ll tell you what I am going to do – [ nəʊ, aɪ l tel ju ˈ wɒ t ˈ aɪ ə m ˈɡəʊɪŋ tə du:] – Нет, я скажу тебе, что я собираюсь сделать».
«There is a girl named Susie Foster in Terre Haute – [ðə z ə ɡɜ: l ˈ neɪ md ˈ sʊ zi ˈ fɒ stə r ɪ n ˈ terə ˈ hot] – В городке Терри Хот есть девушка по имени Сьюзи Фостер».
«She is a good friend of mine – [ʃi z ə ɡʊd ˈfrend əv maɪn] – Она моя хорошая подруга».
«She waits at table in the railroad restaurant – [ʃi weɪts ət ˈteɪbl̩ ɪn ðə ˈreɪlrəʊd ˈrestrɒnt] – Она обслуживает столики в железнодорожном ресторане».
«Poor Susie hates men worse than I do, because the men at railroad stations do not eat, they gobble, as they have little time for their meals – – Бедняжка Сьюзи ненавидит мужчин еще сильнее, чем я, потому что мужчины в железнодорожных ресторанах не едят, они жрут, поскольку у них мало времени для их еды».
«They try to gobble and flirt at the same time – [ˈðeɪ traɪ tə ˈɡɒbl̩ ənd flɜ:t ət ðə seɪm ˈtaɪm] – Они пытаются жрать и флиртовать в одно и то же время».
«It’s terrible! – [ɪts ˈterəbl̩] – Это ужасно!»
«Susie and I have made a plan – [ˈsʊzi ənd ˈaɪ həv ˈmeɪd ə plæn] – Сьюзи и я разработали план».
«We are saving money – – Мы собираем (экономим) деньги».
«When we save enough, we are going to buy a small cottage – – Как только мы напасем достаточно денег, мы собираемся купить маленький коттеджик».
«We are going to live together in that cottage and grow flowers for the market – – И мы собираемся жить вместе в этом коттедже и выращивать цветочки для рынка».
«And as long as we live we are not going to let any man with an appetite come near our cottage – [ənd əz ˈlɒŋ əz wi ˈlɪv wi ə nɒt ˈɡəʊɪŋ tə let ˈeni mæn wɪð ən ˈæpɪtaɪt kʌm nɪər ˈaʊə ˈkɒtɪdʒ] – И покуда мы живем мы не собираемся позволять никакому мужчине с аппетитом проходить даже близко от нашего коттеджа».”
«“Do girls never eat?” I asked – – А разве девушки никогда не едят? – спросил я».
«“No, they don’t! – [ nəʊ, ˈð eɪ dəʊ nt] – Нет, не едят!»
«They nibble a little sometimes – [ˈð eɪ ˈ nɪ bl̩ ə ˈ lɪ tl̩ ˈ sʌ mtaɪ mz] – Они клюют чуть иногда».
«That’s all.” – [ðæts ɔ:l] – И всё»
«“I thought they liked candy …” – [ˈaɪ ˈθɔ:t ˈðeɪ ˈlaɪkt ˈkændi] – А я-то думал, что им нравятся конфеты…»
«“For heaven’s sake, change the subject,” said Mame – – Ради Бога, смени тему, - сказала Мейм».
Вот это рассказ дома доработать.
Купидон порционно
Cupid a la Carte
Микропересказ: Голод заставляет девушку изменить взгляд на мужчин.
Джефф Питерс продаёт ювелирные изделия, путешествуя по городам. Попутно он изучает женскую природу. Однажды Джефф прибывает в маленький городок Гатри и заходит в небольшой ресторан. Увидев дочку хозяина, Мэйми, которая работает там официанткой, он понимает, что для него она единственная девушка в США. Джефф старается появляться в ресторане в необеденное время, когда там поменьше народа, и съедать по две порции.
Вскоре в ресторане появляется Эд Коллиер, также неравнодушный к Мэйми, и становится соперником Джеффа. Однажды Джефф делает Мэйми предложение. Он нравится девушке, но она не хочет выходить замуж. В её глазах мужчина - это саркофаг для погребения еды. Сколько она наблюдала мужчин, они всегда едят. У Мэйми есть подруга, которая работает в привокзальном буфете, - ей мужчины опротивели ещё больше, чем Мэйми. Девушки присмотрели домик с участком. Они будут там жить, разводить фиалки, и никакой мужчина туда ближе, чем на милю, не подойдёт.
Любовь Джеффа истинна, он продолжает приходить в ресторан и от еды не отказывается. Эд Коллиер также открывается Мэйми и получает тот же ответ. Однажды он приходит в ресторан и заказывает кофе с сухариком. Джефф решает последовать его примеру. Увидев это, хозяин ресторана, отец Мэйми, приносит им роскошный заказ. Джефф и Эд снова возвращаются к тяжёлой пище. У Джеффа появляется необыкновенный аппетит. Как выясняется позже, Эд подкупил барменов, и они подливали Джеффу анакондовской яблочной горькой для аппетиту.
Как-то Коллиен уезжает. Вскоре в город прибывает выставка, и Мэйми с младшим братом Томасом туда отправляются. Это повторяется три раза на неделе. Джеффу она признаётся, что это отвлекает её от кухни.
Джефф решает посмотреть, что же так привлекает Мэйми на выставке. Он узнаёт, что один из экспонатов выставки - профессор Эдуардо Коллиери. Он дал обет голодать сорок девять дней, сегодня день шестой. Джеффу Эд признаётся, что больше не выдерживает и не может устоять против жаренной ветчины. Джефф сообщает это Мэйми, но девушка не верит.
Джефф уезжает на долгое время. Вернувшись, он узнаёт, что Мэйми должна ехать к подруге на свадьбу в Оклахому. Джефф предлагает её подвезти. В дороге они мило беседуют, не говоря ни слова об Эде, и тут Мэйми обнаруживает, что забыла дома еду. Джефф не хочет касаться этого вопроса в разговоре и сбивается с дороги. Они останавливаются на ночлег в заброшенном домике. Утром Мэйми признаётся, что голодна. Из-за сильного ливня они не могут выбраться, и приходится ждать, когда голубь принесёт им оливковую ветвь.
Проходит два дня, в течении которых Джефф мечтает о еде. И вдруг, забывшись, он обращается к воображаемому официанту с просьбой принести ему еду. Мэйми его поддерживает. Утром они выбираются и, прибыв в Оклахому, бросаются в первый попавшийся ресторан. Мэйми смотрит на заставленный едой стол и признаётся, что была глупой девочкой и не понимала, что такой голод мужчины чувствуют каждый день. Теперь она была бы очень рада, если бы Джефф сидел напротив неё за столом каждый день.
Теперь Джефф уверен, что если дать женщине немного разнообразия, она изменит своё мнение, и обе стороны останутся в выигрыше.
