Ирина федоровна годунова, краткая биография и история правления. Царица Ирина Годунова: биография, интересные факты Были ли дети у федора и ирины

Ирина Федоровна Годунова – одна из немногих цариц, правивших русским государством. Она была полноправной самодержицей месяц, предшествующий восхождению на трон .

Детство и юность

Ирина Годунова – сестра Бориса Годунова и жена царя Федора Иоанновича, родилась в 1557 году. Родителями были боярин Федор Иоаннович Кривой Годунов и Степанида Иоанновна. Вместе с братом девочка воспитывалась с детьми . Ирине было семь лет, когда она впервые переступила порог дома правителя Руси. Дядя Годуновых служил постельничим в думе. Близость к монарху придавала семье, вышедшей из неизвестного костромского рода, особый статус.

Ирина полюбилась Федору Иоанновичу еще в детстве. Дети дружили с малых лет и не имели секретов друг от друга. Венчание молодых состоялось в 1575 году, когда им исполнилось по 17 лет. Вопреки традициям Федор не стал выбирать невесту. Он заранее знал, кого хочет видеть супругой.

Детство и юность, проведенные рядом с мудрым братом и тихим царевичем, который не интересовался интригами, сказались на характере Ирины. Она стала любимицей правящих особ и этим упрочила положение семьи при дворе. Бояре были недовольны таким положением дел. Девушка с привлекательной внешностью, самолюбием и властностью, интересовалась государственными и общественными делами.

Правление

Ирина Годунова сильно отличалась от цариц, которых привык видеть народ. Ее предшественницы находились в тени мужей, не принимали участия в правлении страной и посещали только церковь. Ирина свела знакомство с английской королевой и кахетинской царицей, состояла в переписке с европейскими королями и принимала заграничных послов, заседала в Боярской думе и занималась вопросами церкви. Царица делала щедрые пожертвования в монастыри.

В 1589 году Ирину Годунову посещал константинопольский патриарх Иеремия. Он благословил женщину, после чего она совершила поступок, которого ранее не делала ни одна царица. Ирина выступила с публичной речью. Мудрая правительница вникала во все вопросы государственной важности, а муж не перечил любимой супруге. Он даже позволял ей ставить на документах собственную подпись в качестве согласия с выбором царя.

У Ирины и Федора не осталось наследников. По завещанию Иоанна Грозного в случае бесплодия супруги его сын должен был жениться на Ирине Мстиславской. Так отец царя хотел укрепить Русь, объединенную под правлением законного потомка. Борис Годунов выручил сестру, выкрав Мстиславскую и заперев ее против воли в монастыре. В 1598 году Федор Иоаннович скончался. Годунов и патриарх Иов устроили заговор с целью оставить на троне Ирину.

Бояре не хотели смуты, сопровождающей смену правителей, и присягнули царице в верности. Избегая восшествия на трон Бориса Годунова, они избрали царицу как выгодную персону. Ирина Годунова стала царицей Всея Руси. Текст присяги был необычным. Подданные клялись в верности не только Ирине, но и ее брату, и патриарху Иову. В честь царицы отслужили богослужение, чего не было до этого момента ни разу в истории.

Правление женщины заняло небольшой период. Она была у власти с 16 января по 21 февраля 1598 года. Это время простой народ считал благостным, так как привык к царице. Ирина же помнила о завете мужа, который просил постричься в монахини после его кончины.

Так Федор хотел обезопасить любимую от интриг и плутовства бояр. Решение о принятии пострига Ирина озвучила самостоятельно на Красном крыльце. Местом уединения бывшей правительницы стал Новодевичий монастырь. Она стала инокиней Александрой.

Живя в монастыре, женщина принимала гостей с челобитными и раздавала приказы, продолжая править страной. Затем Ирина благословила брата Бориса на царствование. Историки называют передачу престола политическим спектаклем, разыгранным Годуновым. Он подкупил просителей, чтобы они молили его взойти на трон. Борис демонстративно отвергал предложение сторонников, но после благословления сестры согласился.

Личная жизнь

Вопрос о наследниках был больной темой для Ирина и Федора. Историки называют несколько причин, по которым супруги могли быть бесплодными. В их числе нездоровье мужа. Для Федора Иоанновича приглашали лекарей, но ситуация оставалась неизменной.

Ирина неоднократно была в положении, и беременность не удавалось сохранить. Единственная дочь Феодосия, появившаяся на свет в 1592 году, не дожила до двух лет. Спустя столетия ученые выяснили, что причина бесплодия царицы крылась в особенностях строения таза. Оно не позволяло успешно выносить ребенка.

Федор Иоаннович любил жену больше престола. С его согласия Ирина примерила весомую общественную и политическую роль. Царь предоставил жене возможность обучиться и доверил право голоса в Боярской думе, считая мудрой и прозорливой. Монарх не жалел ничего ради возлюбленной.

Ирина любила роскошь, и ее наряды соответствовали статусу. Царица появлялась на публике в одеяниях, усыпанных драгоценными камнями. Для нее восстановили Золотую Палату, игравшую роль парадного зала. Помещение было расписано фресками, повествующими о житии женщин на престоле: , царицы Динары и святой Елены.

Смерть

Остатки дней Ирина провела в монастыре в служении богу и благотворительных заботах. Ей довелось прожить еще пять лет после пострига. Условия в монастыре не были комфортабельными, и бывшая царица страдала от болей в суставах. Давала знать о себе и патология костей.

В конце жизни Ирина с трудом передвигалась самостоятельно. Исследователи, изучавшие саркофаг царицы, отмечали, что в ее останках найдено большое количество мышьяка, свинца и ртути. Это свидетельствует о частом использовании мазей, притупляющих болевые ощущения.

Инокиня Александра скончалась в 1603 году. Ее захоронение располагалось в Вознесенском монастыре Московского Кремля, а затем было перенесено в Архангельский собор. Ирина нашла упокоение рядом с могилами венценосных особ. Имущество бывшей царицы отошло церкви.

Память

Биография Ирины Годуновой не богата на интересные факты. Наследие правительницы в истории скудно.

Имена царицы и ее супруга увековечены в памятной надписи, расположенной на Царь-пушке, которая была отлита в 1586 году.

Эксперты-криминалисты, изучив останки царицы Ирины, восстановили ее внешность. Поэтому современное поколение располагает фото, показывающими, как выглядела одна из известнейших женщин рубежа 16-17 веков.
Царица Ирина и царь Федор Иоаннович пожертвовали 4500 рублей Троице-Сергиеву монастырю.

Мать: Степанида Ивановна Супруг: Фёдор I Иоаннович Дети: Феодосия Фёдоровна

Царица Ирина Фёдоровна , урождённая Годунова , в иночестве Александра ( (?) - 29 октября ) - сестра Бориса Годунова и супруга царя Фёдора І Иоанновича , номинальная правительница на русском престоле после смерти Фёдора І Иоанновича и до избрания царём Бориса Годунова с 16 января по 21 февраля 1598 года.

Биография

О дате и месте её рождения сведений нет. Она была взята в царские палаты в возрасте семи лет и воспитывалась там до брака . Вероятно, во дворец Ирина попала в 1571 году, когда её дядя Дмитрий Иванович Годунов был пожалован в думу в чине постельничего. До совершеннолетия Ирина воспитывалась в царских покоях вместе с братом Борисом, находившимся «при его царьских пресветлых очах всегда безотступно по тому же не в совершенном возрасте, и от премудрого его царьского разума царственным чином и достоянию навык» .

«Тихо поднялась царица с своего престола при виде патриархов и встретила их посреди палаты, смиренно прося благословения. Вселенский святитель, осенив её молитвенно большим крестом, воззвал: Радуйся благоверная и любезная в царицах Ирина, востока и запада и всея Руси, украшение северных стран и утверждение веры православной!»

Гостей потряс богатый наряд царицы. Арсений отмечает, что если бы у него было и десять языков, то и тогда он не смог рассказать о всех виденных им богатствах царицы: «И все это видели мы собственными глазами. Малейшей части этого великолепия достаточно было бы для украшения десяти государей». После обмена речами боярин Дмитрий Иванович Годунов передал обоим патриархам подарки от царицы - каждомy по серебряному кубку и бархату чёрному, по две камки, по две объяри и по два атласа, по сороку соболей и по 100 рублей денег. Вручая дары, он сказал патриарху: «Великий господин, святейший Иеремия цареградский и вселенский! Се тебе милостивое жалованье царское, да молишь усердно Господа за великую государыню царицу и великую княгиню Ирину и за многолетие великого государя и о их чадородии». Патриарх благословил царицу и помолился о даровании ей «царского наследия плода». Когда завершилась церемония вручения даров и другим участникам приёма (в том числе и епископу Арсению), царица, «печальная о своем неплодии», вновь обратилась к патриарху и сопровождавшему его духовенству с просьбой усерднее молиться о даровании ей и царству наследника. Государь Фёдор І Иванович и царица Ирина проводили патриархов до дверей Золотой палаты, приняли от них ещё благословение .

Промахи Бориса Годунова

В начале 1585 года Годунов направил нескольких доверенных лиц в Вену. Переговоры с венским двором были окружены строжайшей тайной. «Не рассчитывая на то, что Ирина Годунова сохранит трон после смерти мужа, Борис тайно предложил Вене обсудить вопрос о заключении брака между нею и австрийским принцем и о последующем возведении принца на московский трон. Правитель не видел иных способов удержать власть. Но затеянное им сватовство завершилось неслыханным скандалом. Царь Фёдор І выздоровел, а переговоры получили огласку». Это чрезвычайно подкосило положение Бориса, однако он сумел выпутаться из этой ситуации .

Заговор

Хотя позиции Ирины при дворе были чрезвычайно сильны, неудачи Бориса предоставили его недоброжелателям возможность сместить его лучшую помощницу. В 1587 году против Ирины возник боярский заговор.

В 1590 году, Ирина, пока её супруг воевал со шведами, находилась в Новгороде.

Наконец, 29 мая 1592 года родилась их единственная дочь Феодосия Фёдоровна , однако вскоре скончалась. Во время её рождения среди народа ходили слухи, что на самом деле у Фёдора родился сын, но его подменил девочкой незнатных родителей Борис Годунов . Благодаря этому во время Смуты возникло много самозванцев, выдававших себя за сына царя Фёдора.

Вдова

После смерти Фёдора І бояре, опасаясь бедствий междуцарствия, решили присягнуть Ирине. Этим путём они собирались воспрепятствовать вступлению на трон Бориса Годунова. «Преданный Борису Иов разослал по всем епархиям приказ целовать крест царице. Обнародованный в церквах пространный текст присяги вызвал общее недоумение. Подданных заставили принести клятву на верность патриарху Иову и православной вере, царице Ирине, правителю Борису и его детям. Под видом присяги церкви и царице правитель фактически потребовал присяги себе и своему наследнику (…) Испокон веку в православных церквах пели „многие лета царям и митрополитам“. Патриарх Иов не постеснялся нарушить традицию и ввел богослужение в честь вдовы Фёдора. Летописцы сочли такое новшество неслыханным. „Первое богомолие (было) за неё, государыню,- записал один из них,- а преж того ни за которых цариц и великих княгинь бога не молили ни в охтеньях, ни в многолетье“. Иов старался утвердить взгляд на Ирину как на законную носительницу самодержавной власти. Но ревнители благочестия, и среди них дьяк Иван Тимофеев, заклеймили его старания, как „бесстыдство“ и „нападение на святую церковь“» .

Однако самостоятельное правление царицы не заладилось с первых дней. Уже через неделю после кончины мужа она объявила о решении постричься. В день её отречения в Кремле собрался народ. Официальные источники позже писали, будто толпа, переполненная верноподданническими чувствами, слезно просила вдову остаться на царстве. Реально настроения народа внушали тревогу властям. Голландец Исаак Масса подчеркивал, что отречение Годуновой носило вынужденный характер: «Простой народ, всегда в этой стране готовый к волнению, во множестве столпился около Кремля, шумел и вызывал царицу». «Дабы избежать великого несчастья и возмущения», Ирина вышла на Красное крыльцо и объявила о намерении постричься. Австриец Михаил Шиль пишет, что взяв слово после сестры, Борис заявил, что берет на себя управление государством, а князья и бояре будут ему помощниками .

Монахиня

На 9-й день после смерти мужа, 15 января, Ирина удалилась в Новодевичий монастырь и постриглась там, приняв имя инокини Александры - и таким образом освободив дорогу брату: «…Ирина Фёдоровна всеа Руси после государя своего царя и великого князя Фёдора Ивановича всеа Руси, оставя Российское царство Московское, и поехала с Москвы в Новодевичей манастырь» . (Вплоть до избрания Бориса царём боярская дума издавала указы от имени «царицы Александры». )

«С погребения не ходя во свои царские хоромы, повеле себя <…> отвести простым обычаем в пречестный монастырь <…> еже зовется Новый девич монастырь», где её постригли и нарекли «во иноцех имя ей Александра, и пребываша она в келий своей от пострижения до преставления своего, окроме церкви божий нигде не хождаше».

Перед выборами нового царя шествие просителей от населения отправилось к Новодевичьему монастырю, где находился Борис, сопровождавший Ирину; где «правильно сагитированная» толпа убеждала его принять корону, он же капризничал. Перед выборами «Ирина вела агитацию за брата среди духовенства, бояр, купечества, простого люда. Есть свидетельства о том, что Годуновы нередко прибегали к подкупу. Так, по данным П. Петрея, Ирина „хорошо помнила, что куда подается большинство, туда потянутся и остальные… Большими подарками она тайно склонила полковников и капитанов, чтобы они уговорили подчинённых себе воинов подавать голоса в пользу брата“»

Ирина благословила брата на царство 21 февраля 1598 г. Земский собор 17 (27) февраля 1598 года избрал Бориса.

Остатки погребального инвентаря из саркофага, относятся к монашескому облачению, как и фрагменты чёрной шерстяной схимы. На головной убор царицы был нашит широкий равноконечный крест из тесьмы, который хорошо сохранился. В саркофаге обнаружили осколки стеклянного сосуда, основную часть которого вынули из гроба ещё в 1929 году .

Повторное вскрытие захоронения Ирины Годуновой проведено в 2001 году. В нём участвовала большая группа исследователей. «Состояние скелета царицы - одного из важнейших объектов исследования - оказалось удовлетворительным. Его изучение антропологом Д. Пежемским (НИИ и Музей антропологии МГУ) и гистологом В. Сычевым (Бюро судебно-медицинской экспертизы Москвы) показало, что какое-то заболевание, которым страдала Ирина, возможно наследственное, привело к значительной патологии костных тканей, что сказалось на опорно-двигательном аппарате этой ещё не старой женщины. В последние годы жизни ей, вероятно, было трудно ходить. Обострению болезни, возможно, способствовали и тяжёлые условия жизни в монастыре - холодные каменные палаты, аскетизм монашеского бытия. Патология в области таза повлияла на способность вынашивать детей» .

Восстановление по черепу её внешнего облика выполнено московским экспертом-криминалистом С. А. Никитиным . (Монашеский головной убор воспроизведён по миниатюрам Лицевого летописного свода XVI века) .

«Удалось провести рентгено-флюоресцентный анализ (РФА) кусочка её мозга, обнаруженного в черепе при подготовке к реконструкции портрета (исследователь - кандидат химических наук E. И. Александровская). Анализ установил повышенное содержание в мозге царицы (по сравнению со средним, фоновым, наблюдаемым в наше время) некоторых металлов - железа, меди, свинца и минералов - ртути, мышьяка (…) Из наиболее вредных веществ особенно повышено содержание свинца (в 80 раз), ртути (в 10 раз) и мышьяка (в 4 раза). Объяснить это можно, скорее всего, тем, что Ирине Годуновой приходилось длительно лечиться мазями - ртутными, свинцовыми и другими. Такой вывод подтверждает и рентгено-флюоресцентный анализ костной ткани из погребения царицы Ирины» .

Отношения с Церковью

Владения

Легенда

Существует легенда, что основанный в 1589 г. город Царицын , Фёдор Иоаннович назвал в честь своей любимой жены-царицы.

Напишите отзыв о статье "Годунова, Ирина Фёдоровна"

Литература

Маясова Н. А. . Кремлевские «светлицы» при Ирине Годуновой // Материалы и исследования / Гос. музеи Моск. Кремля. - М., 1976. - 2. - С. 39-61. ()
Солодкин Я. Г. Царица Ирина (Александра) Федоровна // Вопросы истории. - 2013. - № 12. - С. 133-139.

Примечания



Рюриковичи

Смутное время

Романовы

Отрывок, характеризующий Годунова, Ирина Фёдоровна

пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d"etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C"est pour me dire que je n"ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n"est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.

На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.

Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.

Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.

Ирина Годунова (1557-1603) на русском престоле оказалась, как ни странно, не волею случая, а благодаря близости к царю и его безволию. Смиреннейший русский царь Федор Иоаннович был женат на самолюбивой и гордой женщине. Он взошел на трон в возрасте двадцати семи лет, 31 мая 1584 года, прожив к тому времени почти десять лет в браке с Ириной Годуновой. Выживших детей у них пока не было.

Преданный боярин царя по имени был ему почти ровесником: в год венчания на царство ему было чуть за 30. Брат и сестра, Борис и Ирина, были из незнатного костромского рода Годуновых и еще детьми оказались при царском дворе - дядя их служил постельничим. Воспитывались они вместе с детьми Иоанна Грозного, поэтому были уверены в исключительности своей семьи, которую жаловал царь.

Детство, проведенное вместе с миролюбивым Федором, сыном и наследником грозного царя, сделало Ирину любимицей обоих, отца и сына, а брак лишь укрепил влияние Годуновых. Не было обычного смотра невест, наследник выбрал именно ее. Муж ее был постник и молчальник. Его вовсе не интересовали придворные интриги, а его жена была одной из самых влиятельных женщин своего времени.

Для Ирины Годуновой восстановили роспись малой Золотой палаты, где были изображены сцены из жизни византийской императрицы Елены, русской княгини Ольги и других выдающихся православных женщин. Ирина Федоровна участвовала не только в семейных торжествах - она устраивала и приемы для духовенства и даже иностранных дипломатов. Сохранились документы, где рядом с подписью царя Федора стоит имя царицы Ирины. Она вела переписку с королевой Елизаветой Английской (именовавшей ее «любезнейшей кровною сестрою») и патриархом Александрийским, предпринимала усилия для признания Русской православной церкви, которая тогда еще не была отдельным патриархатом. Она посылала патриарху дорогие подарки, а в ответ в июле 1591 года он прислал ей часть мощей святой Марии Магдалины («от руки перст») и «венец царской золот, с каменьем и с жемчюги».

Как настоящая царица, Ирина не избежала ненависти бояр и многочисленных интриг, которые угрожали ее положению и даже жизни.

Дело осложнялось тем, что у Федора не было наследника. Однако причиной отсутствия детей были проблемы со здоровьем у царя Федора, а не у крепкой молодой царицы. Но Борис делал все для того, чтобы у Федора появился наследник - он даже вызвал специалистов (врача и акушерку) из Англии. Об этих его действиях проведали бояре и обвинили Годунова в бесовстве - православного наследника будут воспринимать еретики! Спустя три года с начала царствования Федора Иоанновича созрел заговор бояр против Годуновых - они обвинили царицу в бесплодии, а Бориса - в государственной измене. С большим трудом, но заговор удалось обезвредить и расправиться с боярами, сослав их по монастырям.

Пока любящий муж и законный правитель оставался жив, Ирина могла оградить себя от боярских козней. Но царь Федор Иоаннович умер 7 января 1598 года, не оставив после себя завещания. В ходе избирательной борьбы на Земском соборе возникли различные версии насчет его последней воли. Официальная версия, исходившая от Годуновых, гласила, что царь оставил на государстве супругу, самодержавно правившую с 16 января 1598 года по 21 февраля 1598 года, а патриарха Иова и Бориса Годунова назначил своими душеприказчиками. Но другие источники повествуют, что патриарх тщетно напоминал Федору о необходимости назвать имя преемника. Царь, как обычно, уповал на волю божью. Будущее жены его тревожило больше, чем будущее трона, поэтому он повелел Ирине уйти в монастырь.

После смерти мужа единственным заступником Ирины оставался брат Борис - именно его нужно было посадить на трон, но сделать это очень искусно и дальновидно. Царский титул в это время был для них желанным, но слишком опасным. Поэтому, отрекшись от трона, царица под именем инокини Александры приняла монашество в Новодевичьем монастыре, а брат Борис скрывался вместе с ней. Но дорога к трону для него была уже свободна…

Боярам ничего не оставалось, как самим позвать на трон Годуновых, чтобы избежать смут и междоусобиц. Но брат и сестра продолжают отказываться от власти, и только после Великого собора, когда Бориса Годунова выбирают не только бояре, но и весь русский народ, он становится новым царем. Ирина благословила брата на царство 21 февраля 1598 года.

Вероятно, попытка Годуновых сплотить Русь сильной властью могла бы стать удачной, но история пошла по-другому, и теперь мы помним Бориса как одну из самых противоречивых фигур в русской истории, а Ирину - как царицу, из-за которой прервалась династия.

Умерла Ирина Годунова в 1603 году в монастыре, за два года до смерти брата. Как и все царицы, она была погребена в Вознесенском соборе Московского Кремля. В XX веке останки ее в саркофаге были перенесены в Архангельский собор, а затем в подземную палату рядом с ним.

Повторное вскрытие захоронения Ирины Годуновой проведено учеными в 2001 году. По данным экспертизы, Ирина, возможно, страдала от наследственного заболевания, приведшего к значительной патологии костных тканей и, следовательно, нарушению функций опорно-двигательного аппарата - она с трудом могла передвигаться. Обострению болезни способствовали тяжелые условия жизни в монастыре - холодные кельи и аскетизм монашеской жизни. Установлено также повышенное содержание в теле царицы некоторых металлов (железа, меди, свинца) и минералов (ртути, мышьяка). Ученые предположили, что это вызвано длительным лечением ртутными, свинцовыми и прочими вредными мазями.

100 величественных императриц, королев, княгинь

Ирина I Фёдоровна

Царица Российская 1598 - 1598
Коронация:	Не коронована
Предшественник:
Преемник:	Борис I Годунов
Рождение:

Династия:	Годуновы
	Годунов, Фёдор Иванович
	Стефанида Ивановна

Биография

Монахиня

Захоронение

Отношения с Церковью

Владения

Царица Ирина Фёдоровна Годунова , в иночестве Александра (1557 (?) - 29 октября 1603) - сестра Бориса Годунова и супруга царя Фёдора Иоанновича.

Биография

О годе и месте её рождения сведений нет. Она была взята в царские палаты в возрасте семи лет, и воспитывалась в царских палатах до брака. Вероятно, во дворец Ирина попала в 1571 г., когда ее дядя Дмитрий Иванович был пожалован в думу в чине постельничего. До совершеннолетия Ирина воспитывалась в царских покоях вместе со своим братом Борисом, находившимся «при его царьских пресветлых очах всегда безотступно по тому же не в совершенном возрасте, и от премудрого его царьского разума царственным чином и достоянию навык».

В 1575 году Ирина становится женой царевича Федора Иоанновича, а её брат достаточно рано (в 28 лет), получает боярство (за 10 лет до этого он женился на дочери Малюты Скуратова). Её брак с Фёдором совершился по воле Грозного и послужил новой ступенью для возвышения Годунова, влияние которого на Фёдора Иоанновича в значительной мере основывалось на любви последнего к Ирине. Свадьбе способствовал дядя Дмитрий Иванович Годунов, постельничий царя.

Ирина ухаживала за больным Иваном IV перед его смертью и позаботилась о том, чтобы Годунов, несмотря на жестокие нападки со стороны бояр, не впал в глазах умирающего в немилость. (Любопытно, однако, что Ирина Мстиславская по завещанию Ивана Грозного назначалась женой царя Фёдора в случае бездетства Годуновой; в результате интриг Годунова похищена из дома отца и насильно пострижена в монахини). Как пишет Карамзин, за три дня до смерти царя Ивана IV, пришла было утешить больного, но «бежала с омерзением от его любострастного бесстыдства».

Царица

Со смертью Ивана в 1584 году и воцарением её мужа Фёдора стала царицей. Однако она не смогла родить ему наследника - их единственная дочь Феодосия родилась 29 мая 1592 года и умерла во младенчестве.

Тем не менее, в общественно-политической жизни царица продолжала быть значимой фигурой. «Ирина Годунова, в отличие от предшествовавших цариц, играла общественную и политическую роль, которая уже расходилась с образом женщины, проводившей большую часть времени в тереме». Она не только принимала иностранных послов, но и участвовала в заседаниях боярской Думы.

Сохранился ряд документов, где рядом с подписью царя Федора неожиданно появляется имя царицы Ирины. Она вела переписку с королевой Елизаветой Английской (именовавшей ее «любезнейшею кровною сестрою») и патриархом Александрийским, предпринимала усилия для признания Русской православной церкви, которая тогда еще не являлась патриархатом. Она посылала патриарху дорогие подарки - и в ответ в июле 1591 года он прислал ей часть мощей св. Марии Магдалины («от руки перст») и «венец царской золот, с каменьем и с жемчюги».

В январе 1589 года Ирина в Золотой царицыной палате приняла Константинопольского патриарха Иеремию, прибывшего в Москву, чтобы учредить в России патриаршую кафедру и поставить на нее Иова - первого русского патриарха. Описание этого события оставил епископ Арсений Елассонский, сопровождавший церковного иерарха в Россию:

Затем патриарх московский, митрополиты, архиепископы, епископы и проч. благословляли царицу и говорили ей подобные приветственные речи. Ирина выступила с ответной речью. После этой «прекрасной и складной» речи, по отзыву епископа Арсения, царица, отступив немного, стала между своим мужем, царем Федором, и братом Борисом. (Это первый случай публичного выступления русских государынь, известный по письменным источникам). Гостей потряс богатый наряд царицы. Арсений отмечает, что если бы у него было и десять языков, то и тогда он не смог рассказать о всех виденных им богатствах царицы: «И все это видели мы собственными глазами. Малейшей части этого великолепия достаточно было бы для украшения десяти государей». После обмена речами боярин Дмитрий Иванович Годунов передал обоим патриархам подарки от цapицы - кaждoмy по серебряному кубку и бархату черному, по две камки, по две объяри и по два атласа, по сороку соболей и по 100 рублей денег. Вручая дары, он сказал патриарху: «Великий господин, святейший Иеремия цареградский и вселенский! Се тебе милостивое жалованье царское, да молишь усердно Господа за великую государыню царицу и великую княгиню Ирину и за многолетие великого государя и о их чадородии». Патриарх благословил царицу и помолился о даровании ей «царского наследия плода». Когда завершилась церемония вручения даров и другим участникам приема (в том числе и епископу Арсению), царица, «печальная о своем неплодии», вновь обратилась к патриарху и сопровождавше му его духовенству с просьбой усерднее молиться о даровании ей и царству наследника. Государь Федор Иванович и царица Ирина проводили патриархов до дверей Золотой палаты, приняли от них еще благословение.

В начале 1585 года Годунов направил нескольких доверенных лиц в Вену. Переговоры с венским двором были окружены строжайшей тайной. «Не рассчитывая на то, что Ирина Годунова сохранит трон после смерти мужа, Борис тайно предложил Вене обсудить вопрос о заключении брака между нею и австрийским принцем и о последующем возведении принца на московский трон. Правитель не видел иных способов удержать власть. Но затеянное им сватовство завершилось неслыханным скандалом. Царь Федор выздоровел, а переговоры получили огласку». Это чрезвычайно подкосило положение Бориса, однако он смог выпутаться.

В том же году англичанин Джером Горсей по поручению Бориса прислал из Англии на Русь акушерку для помощи сестре. «Еще 15 августа 1585 г. Борис прислал к Горсею своего конюшего с запиской, в которой настоятельно просил, чтобы доктор прибыл, „запасшись всем нужным“. Через Горсея Борис обратился к лучшим английским медикам за рекомендациями относительно царицы Ирины. Во время своего замужества царица часто бывала беременна (в своих записках Горсей написал эти слова русскими буквами ради сохранения тайны), но каждый раз неудачно разрешалась от бремени. Горсей консультировался с лучшими врачами в Оксфорде, Кембридже и Лондоне. Королеве Елизавете агент Годунова объявил, что царица Ирина пять месяцев как беременна, и просил поспешить с исполнением ее просьбы. В конце марта 1586 г. Горсей получил от Елизаветы письма к царю Федору и с началом навигации отплыл в Россию. При нем были королевский медик Роберт Якоби и повивальная бабка». Акушерка была задержена в Вологде. "Но дело получило преждевременную огласку и принесло много неприятностей Борису. Ему пришлось прибегнуть к хитрости, чтобы не допустить обсуждения щекотливого вопроса в Боярской думе. (…) Обращение к «иноверцам» и «еретикам» привело в неистовство противников Бориса, ревностно заботившихся о благочестии и не допускавших мысли о том, что «еретическая дохторица» (повивальная бабка) может облегчить появление на свет православного царевича".