Наткнувшись на очередную сказку миллионах изнасилованных немок советскими солдатами, на сей раз перед кулисами крепостного права (немок поменяли на крепостных, а солдат на помещиков, но мелодия у песни всё та же), решил поделится информацией, более правдоподобной.
Букв много.
Ознакомиться стоит.
Большинство современных россиян до сих пор убеждены, что крепостная зависимость крестьян в России была ничем иным, как юридически закрепленным рабством, частной собственностью на людей. Однако, русские крепостные крестьяне не только не были рабами помещиков, но и не ощущали себя таковыми.
«Уважая историю как природу,
я отнюдь не защищаю крепостной действительности.
Мне только глубоко противна политическая спекуляция на костях предков,
желание кого-то надуть, кого-то раздражить,
перед кем-то похвастаться мнимыми добродетелями»
М.О. Меньшиков
1. Либеральный черный миф о крепостном праве
150-летняя годовщина отмены крепостного права или, правильнее сказать, крепостной зависимости крестьян в России – хороший повод для того, чтоб поговорить об этом социально-экономическом институте дореволюционной России спокойно, без пристрастных обвинений и идеологических ярлыков. Ведь трудно найти другой такой феномен российской цивилизации, восприятие которого было так сильно идеологизировано и мифологизировано. При упоминании крепостничества сразу перед глазами возникает картинка: помещик, продающий своих крестьян или проигрывающий их в карты, заставляющий крепостную – молодую мать выкармливать своим молоком щенят, забивающий до смерти крестьян и крестьянок. Российским либералам – и дореволюционным и послереволюционным, марксистским - удалось внедрить в общественное сознание отождествление крепостной зависимости крестьян и рабства крестьян, то есть существования их на правах частной собственности помещиков. Немалую роль в этом сыграла классическая русская литература, создаваемая дворянами – представителями высшего европеизированного сословия России, которые неоднократно назвали крепостных рабами в своих поэмах, повестях, памфлетах.
Конечно, это было лишь метафорой. Как помещики, управляющими крепостными, они прекрасно знали, в чем правовое различие русских крепостных крестьян и, скажем, американских негров. Но поэтам и писателям вообще свойственно употреблять слова не в точном смысле, а в смысле переносном… Когда же употребленное так слово перекочевывает в публицистическую статью определенного политического направления, а затем после победы этого направления – и в учебник истории, то мы и получаем господство в общественном сознании убогого стереотипа.
В итоге большинство современных образованных россиян, интеллигентов-западников до сих пор убеждены, что крепостная зависимость крестьян в России была ничем иным как юридически закрепленным рабством, частной собственностью на людей, что помещики по закону (курсив мой – Р.В.) могли делать с крестьянами, что угодно – истязать их, нещадно эксплуатировать и даже убивать, и что это было еще одним свидетельством «отсталости» нашей цивилизации по сравнению с «просвещенным Западом», где в ту же самую эпоху уже демократию строил … Это проявилось и в публикациях, валом хлынувшим к юбилею отмены крепостного права; какую газету ни возьми, хоть официально-либеральную «Российскую», хоть умеренно-консервативную «Литературную», везде одно и то же – рассуждения о российском «рабстве»…
На деле с крепостным правом не все так просто и в исторической реальности оно вовсе не совпадало с тем черным мифом о нем, который создала либеральная интеллигенция. Попробуем же с этим разобраться.
Крепостное право было введено в XVI-XVII в.в., когда уже сложилось специфичное русское государство, которое принципиально отличалось от монархий Запада и которое обычно характеризуют как служилое государство. Это значит, что все его сословия имели свои обязанности, повинности перед государем, понимаемым как фигура сакральная – помазанник Божий. Лишь в зависимости от выполнения этих обязанностей они получали те или иные права, которые были не наследственными неотчуждаемыми привилегиями, а средством исполнения обязанностей. Отношения между царем и подданными строились в Московском царстве не на основе договора – как отношения между феодалами и королем на Западе, а на основе «беззаветного», то есть бездоговорного служения [i] , - подобно отношениям между сыновьями и отцом в семье, где дети служат своему родителю и продолжают служить, даже если он не выполняет своих обязанностей перед ними. На Западе невыполнение сеньором (пусть даже королем) условий договора тут же освобождало вассалов от необходимости выполнять свои обязанности. Лишены обязанностей перед государем в России были только холопы, то есть люди, являющиеся слугами служилых людей и государя, но и они служили государю, служа своим господам. Собственно, холопы и были наиболее близки к рабам, так как были лишены личной свободы, полностью принадлежали своему хозяину, который отвечал за все их проступки .
Государственные обязанности в Московском царстве разделялись на два вида – служба и тягло, соответственно, сословия разделялись на служилые и тягловые. Служилые, как явствует из названия, служили государю, то есть находились в его распоряжении как солдаты и офицеры армии, построенной на манер ополчения или как государственные чиновники, собирающие налоги, следящие за порядком и т.д. Таковы были бояре и дворяне. Тягловые сословия были освобождены от государевой службы (прежде всего, от воинской повинности), но зато платили тягло – денежный или натуральный налог в пользу государства. Таковы были купцы, ремесленники и крестьяне. Представители тягловых сословий были лично свободными людьми и ни в коем случае не были схожи с холопами. На холопов, как уже говорилось, обязанность платить тягло не распространялось.
Первоначально крестьянское тягло не предполагало закрепление крестьян за сельскими обществами и помещиками. Крестьяне в Московском царстве были лично свободными. До XVII века они арендовали землю либо у ее владельца (отдельного лица или сельского общества), при этом они брали ссуду у владельца – зерном, инвентарем, рабочим скотом, хозяйственными постройками и т.д. Для того, чтоб оплатить ссуду, они платили владельцу особый дополнительный натуральный налог (барщину), но отработав или вернув ссуду деньгами, они получали снова полную свободу и могли отправиться куда угодно (да и в период отработки крестьяне оставались лично свободными, ничего кроме денег или натурального налога владелец требовать от них не мог). Не были запрещены и переходы крестьян в другие сословия, скажем, не имеющий долгов крестьянин мог переселиться в город и заняться там ремеслом или торговлей.
Однако уже в середине XVII века государство выпускает ряд указов, которые прикрепляют крестьян к определенному участку земли (поместью) и его владельцу (но не как к личности, а как к заменяемому представителю государства), а также к наличному сословию (то есть запрещают переход крестьян в другие сословия). Фактически это и было закрепощением крестьян. При этом закрепощение было для многих крестьян не превращением в рабов, а наоборот спасением от перспективы превратиться в раба. Как отмечал В.О.Ключевский, не могущие выплатить ссуду крестьяне до введения крепостного права превращались в кабальных холопов, то есть долговых рабов землевладельцев, теперь же их запрещалось переводить в сословие холопов. Конечно, государство руководствовалось не гуманистическими принципами, а экономической выгодой, холопы по закону не платили налоги государству, и увеличение их числа было нежелательным.
Окончательно крепостная зависимость крестьян была утверждена по соборному уложению 1649 года при царе Алексее Михайловиче. Положение крестьян стали характеризовать как крестьянскую вечную безвыходность, то есть невозможность выйти из своего сословия. Крестьяне были обязаны пожизненно находиться на земле определенного помещика и отдавать ему часть результатов своего труда. То же самое касалось и членов их семей – жен и детей.
Однако было бы неправильным утверждать, что с установлением крепостной зависимости крестьян, они превращались в холопов своего помещика, то есть в принадлежащих ему рабов. Как уже говорилось, крестьяне не были и не могли даже считаться помещичьими холопами хотя бы потому, что они должны были платить тягло (от чего холопы были освобождены). Крепостные крестьяне принадлежали не помещику как определенной личности, а государству, и прикреплены были не к нему лично, а к земле, которой он распоряжался. Помещик мог пользоваться лишь частью результатов их труда, и то не потому, что он был их владельцем, а потому что он был представителем государства.
Тут мы должны внести разъяснение относительно поместной системы, которая господствовала в Московском царстве. В советский период в российской истории господствовал вульгарно-марксистский подход, который объявлял Московское царство феодальным государством и, таким образом, отрицал существенное различие между западным феодалом и помещиком в допетровской Руси . Однако, западный феодал был частным собственником земли и как таковой распоряжался на ней самостоятельно, не завися даже от короля. Так же он распоряжался и своими крепостными, которые на средневековом Западе, действительно, были почти рабами. Тогда как помещик в Московской Руси был лишь распорядителем государственной собственности на условиях службы государю. Причем, как пишет В.О. Ключевский, поместье, то есть государственная земля с прикрепленными к ней крестьянами – это даже не столько дар за службу (иначе оно было бы собственностью помещика, как на Западе) сколько средство осуществлять эту службу. Помещик мог получать часть результатов труда крестьян выделенного ему в распоряжение поместья, но это была своего рода плата за воинскую службу государю и за выполнение обязанностей представителя государства перед крестьянами. В обязанности помещику вменялось следить за выплатами налогов его крестьянами, за их, как мы бы сейчас сказали, трудовой дисциплиной, за порядком в сельском обществе, а также защищать их от набегов разбойников и т.д. Причем владение землей и крестьянами было временным, обыкновенно пожизненным. После смерти помещика, поместье возвращалось в казну и вновь распределялось между служилыми людьми и не обязательно оно доставалось родственникам помещика (хотя чем дальше, тем чаще было именно так, и в конце концов поместное землевладение стало мало отличаться от частной собственности на землю, однако произошло это только в XVIII веке).
Подлинными владельцами земель с крестьянами были лишь вотчинники - бояре, которые получили имения по наследству, - и именно они были похожи на западных феодалов. Но, начиная с XVI века, их права на землю также начинают урезаться со стороны царя. Так, рядом указов затруднена была продажа ими своих земель, созданы юридические основания для отдачи вотчины в казну после смерти бездетного вотчинника и уже распределение его по поместному принципу. Служилое московское государство делало все, чтоб подавить начала феодализма как строя, основанного на частной собственности на землю. Да и собственность на землю у вотчинников не распространялась у них на крепостных крестьян.
Итак, крепостные крестьяне в допетровской Руси принадлежали вовсе не дворянину-помещику или вотчиннику, а государству. Ключевский так и называет крепостных - «вечно обязанными государственными тяглецами». Основной задачей крестьян была не работа на помещика, а работа на государство, выполнение государственного тягла. Помещик мог распоряжаться крестьянами только в той мере, в какой это помогало выполнению ими государственного тягла. Если же, напротив, мешало – он не имел на них никаких прав. Таким образом, власть помещика над крестьянами была ограничена по закону и по закону же ему были вменены обязательства перед своими крепостными крестьянами. Например, помещики были обязаны снабжать крестьян своего поместья инвентарем, зерном для сева, кормить их в случае недорода и голода. Забота о прокорме беднейших крестьян ложилась на помещика даже в урожайные годы, так что экономически помещик был не заинтересован в бедности порученных ему крестьян. Закон однозначно выступал против своеволия помещика по отношению к крестьянам: помещик не имел права превращать крестьян в холопов, то есть в личных слуг, рабов, убивать и калечить крестьян (хотя наказывать их за лень и бесхозяйственность он имел право). Причем, за убийство крестьян помещик также наказывался смертной казнью. Дело, конечно, было вовсе не в «гуманизме» государства. Помещик, превращающий крестьян в холопов, крал у государства доход, ведь холоп не облагался тяглом; помещик, убивающий крестьян, уничтожал государственную собственность. Помещик не имел права наказывать крестьян за уголовные преступления, он был обязан в таком случае предоставить их суду, попытка самосуда наказывалась лишением поместья. Крестьяне могли жаловаться на своего помещика – на жестокое обращение с ними, на своеволие, и помещика по суду могли лишить поместья и передать его другому.
Еще более благополучным было положение государственных крестьян, принадлежащих непосредственно к государству и не прикрепленных к определенному помещику (их называли черносошными). Они тоже считались крепостными, потому что не имели права переселяться с места постоянного жительства, были прикреплены к земле (хотя могли временно покидать постоянное место жительства, отправляясь на промыслы) и к живущей на этой земле сельской общине и не могли переходить в другие сословия. Но при этом они были лично свободными, обладали собственностью, сами выступали свидетелями в судах (за владельческих крепостных в суде выступал их помещик) и даже выбирали представителей в сословные органы управления (например, на Земский собор). Все их обязанности сводились к выплате тягла в пользу государства.
Но как же быть с торговлей крепостными, о которой так много говорят? Действительно, еще в XVII веке у землевладельцев вошло в обычай сначала обмениваться крестьянами, затем переводить эти договоры на денежную основу и наконец, продавать крепостных и без земли (хотя это противоречило законам того времени и власть боролась с такими злоупотреблениями, впрочем, не очень усердно). Но в значительной степени это касалось не крепостных, а холопов, которые были личной собственностью землевладельцев. Кстати, и позднее, в XIX веке, когда на место крепостной зависимости пришло фактическое рабство, а крепостное право превратилось в бесправие крепостных, все равно торговали главным образом людьми из дворни – горничными, служанками, поварами, кучерами и т.д. Крепостные, равно как и земля, не были собственностью помещиков и не могли быть предметом торга (ведь торговля – это эквивалентный обмен предметами, находящимися в частной собственности, если некто продает нечто, принадлежащее не ему, а государству, и находящееся лишь в распоряжении у него, то это – незаконная сделка). Несколько иначе обстояло дело с вотчинниками: они обладали правом наследственного владения на землю и могли продавать и покупать ее. В случае продажи земли вместе с нею уходили к другому владельцу и живущие на ней крепостные (а иногда, в обход закона это происходило и без продажи земли). Но это все же не была продажа крепостных, потому что ни старый, ни новый владелец не обладал правом собственности на них, он обладал лишь правом пользоваться частью результатов их труда (и обязанностью выполнять по отношению к ним функции призрения, полицейского и налогового надзора). И у нового хозяина крепостные имели такие же права, как и у прежнего, так как они гарантировались ему государственным законом (хозяин не мог убить и покалечить крепостного, запретить ему приобретать собственность, обращаться с жалобами в суд и т.д.). Продавалась ведь не личность, а лишь обязательства. Выразительно сказал об этом русский консервативный публицист начала ХХ века М. Меньшиков, полемизируя с либералом А.А. Столыпиным: «А. А. Столыпин как на признак рабства напирает на то, что крепостных продавали. Но ведь это была продажа совсем особого рода. Продавали не человека, а обязанность его служить владельцу. И теперь ведь, продавая вексель, вы продаете не должника, а лишь обязанность его уплатить по векселю. «Продажа крепостных» - просто неряшливое слово …».
И в самом деле, продавали не крестьянина, а «душу». «Душой» же в ревизских документах считалась, по словам историка Ключевского, «совокупность повинностей, падавших по закону на крепостного человека, как по отношению к господину, так и по отношению к государству под ответственностью господина…» . Само слово «душа» здесь тоже употреблялось в ином значении, что и породило двусмысленности и недоразумения.
Кроме того, продавать «души» можно было только в руки российских дворян, продавать «души» крестьян за границу закон запрещал (тогда как на Западе в эпоху крепостного права феодал мог продать своих крепостных куда угодно, хоть в Турцию, причем, не только трудовые обязанности крестьян, но и сами личности крестьян).
Такова и была настоящая, а не мифическая крепостная зависимость русских крестьян. Как видим, она не имела ничего общего с рабством. Как написал об этом Иван Солоневич: «Наши историки сознательно или бессознательно допускают очень существенную терминологическую передержку, ибо «крепостной человек», «крепостное право» и «дворянин» в Московской Руси были совсем не тем, чем они стали в Петровской. Московский мужик не был ничьей личной собственностью. Он не был рабом…». Соборное уложение 1649 года, закрепостившее крестьян, прикрепило крестьян к земле и распоряжающемуся на ней помещику, либо, если речь шла о государственных крестьянах, к сельскому обществу, а также к крестьянскому сословию, но не более того. Во всем остальном крестьянин был свободен. По замечанию историка Шмурло: «Закон признавал за ним право на собственность, право заниматься торговлей, заключать договоры, распоряжаться своим имуществом по завещаниям».
Примечательно, что русские крепостные крестьяне не только не были рабами помещиков, но и не ощущали себя таковыми. Их самоощущение хорошо передает русская крестьянская поговорка: «Душа – Божья, тело – царское, а спина - барская». Из того факта, что спина – тоже часть тела, ясно, что крестьянин готов был подчиняться барину только лишь потому, что он тоже по-своему служит царю и представляет царя на данной ему земле. Крестьянин чувствовал себя и был таким же царевым слугой, как и дворянин, только он служил по-другому – своим трудом. Недаром Пушкин высмеивал слова Радищева о рабстве русских крестьян и писал о том, что русский крепостной гораздо более смышленый, талантливый и свободный, чем английские крестьяне. В подтверждение своего мнения он приводил слова знакомого англичанина: «Вообще повинности в России не очень тягостны для народа: подушные платятся миром, оброк не разорителен (кроме в близости Москвы и Петербурга, где разнообразие оборотов промышленника умножает корыстолюбие владельцев). Во всей России помещик, наложив оброк, оставляет на произвол своему крестьянину доставать оный, как и где хочет. Крестьянин промышляет чем вздумает и уходит иногда за 2000 верст вырабатывать себе деньгу. И это называете вы рабством? Я не знаю во всей Европе народа, которому было бы дано более простора действовать. … Ваш крестьянин каждую субботу ходит в баню; умывается каждое утро, сверх того несколько раз в день моет себе руки. О его смышлености говорить нечего: путешественники ездят из края в край по России, не зная ни одного слова вашего языка, и везде их понимают, исполняют их требования, заключают условия; никогда не встречал я между ними то, что соседи называют «бадо» никогда не замечал в них ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому. Переимчивость их всем известна; проворство и ловкость удивительны … Взгляните на него: что может быть свободнее его обращения с вами? Есть ли и тень рабского унижения в его поступи и речи? Вы не были в Англии? … То-то! Вы не видали оттенков подлости, отличающей у нас один класс от другого…». Эти слова спутника Пушкина, сочувственно приводимые великим русским поэтом, нужно читать и заучивать каждому, кто разглагольствует о русских как нации рабов, каковыми их якобы сделало крепостное право.
Причем, англичанин знал, о чем говорил, когда указывал на рабское состояние простолюдинов Запада. Действительно, на Западе в ту же эпоху рабство официально существовало и процветало (в Великобритании рабство было отменено лишь в 1807 году, а в Северной Америке – в 1863-х году). Во время правления царя Иоанна Грозного в России, в Великобритании крестьяне, согнанные со своих земель в ходе огораживаний легко превращались в рабов в работных домах и даже на галерах. Их положение было куда более тяжелым, чем положение их современников – русских крестьян, которые по закону могли рассчитывать на помощь во время голода и законом же были ограждены от своеволия помещика (не говоря уже о положении государственных или церковных крепостных крестьян). В эпоху становления капитализма в Англии бедняков и их детей за бедность запирали в работные дома, а рабочие на мануфактурах находились в таком состоянии, что им и рабы бы не позавидовали.
Кстати, положение крепостных крестьян в Московской Руси с их субъективной точки зрения было еще и тем легче, что и дворяне также находились в своеобразной даже не крепостной, а личной зависимости. Будучи крепостниками по отношению к крестьянам, дворяне были в «крепости» у царя. При этом их служба государству была куда более тяжелой и опасной, чем крестьянская: дворяне должны были участвовать в войнах, рисковать своими жизнью и здоровьем, часто они погибали на государственной службе или становились инвалидами. На крестьян же воинская повинность не распространялась, им вменялся только физический труд для содержания служилого сословия. Жизнь крестьянина была под охраной закона (помещик не мог его ни убить, ни даже дать умереть от голода, так как был обязан кормить его и его семью в голодные годы, снабжать зерном, древесиной для строительства дома и т.д.). Более того, крепостной крестьянин имел даже возможность разбогатеть - и некоторые богатели и становились владельцами своих собственных холопов и даже крепостных (такие крепостные крепостных назывались на Руси «захребетниками»). Что же до того, что при дурном помещике, нарушающем законы, крестьяне терпели от него унижения и страдания, то и дворянин не был ничем огражден от своеволия царя и царских сановников.
3. Превращение крепостных в рабов в Петербургской империи
С реформами Петра Первого на крестьян легла воинская повинность, они стали обязаны поставлять государству рекрутов от определенного количества дворов (чего раньше никогда не было, в Московской Руси воинская служба была лишь обязанностью дворян). Холопов обязали платить государственные подушные налоги, как и крепостных крестьян, тем самым, уничтожив различие между холопами и крепостными. Причем, было бы неправильно говорить, что Петр сделал крепостных холопами, скорее, наоборот, он сделал холопов крепостными, распространив на них как обязанности крепостных (выплата тягла), так и права (например, право на жизнь или на обращение в суд). Таким образом, закрепостив холопов, Петр освободил их из рабства.
Далее, большая часть государственных и церковных крестьян при Петре была передана помещикам и тем самым лишена личной свободы. К сословию крепостных крестьян были приписаны так называемые «гулящие люди» - бродячие торговцы, люди, промышляющие каким-либо ремеслом, просто бродяги, которые раньше были лично свободными (большую роль в закрепощении всех сословий сыграла паспортизация и петровский аналог системы прописки). Были созданы крепостные рабочие, так называемые посессионные крестьяне, приписанные к мануфактурам и заводам.
Но ни крепостные помещики, ни крепостные заводчики при Петре так и не превратились в полноправных владельцев крестьян и рабочих. Напротив, их власть над крестьянами и рабочими была еще больше ограничена. Согласно законам Петра помещики, разорявшие и утеснявшие крестьян (включая теперь и дворовых, бывших холопов), наказывались возвращением их поместий с крестьянами в казну, и передачей их другому владельцу, как правило, разумному, благонравному родственнику растратчика. По указу от 1724 года было запрещено вмешательство помещика в заключение браков между крестьянами (до этого помещик рассматривался как своего рода второй отец крестьян, без благословения которого брак между ними невозможен). Крепостные заводчики не имели права продавать своих рабочих, разве что вместе с заводом. Это, кстати, породило интересный феномен: если в Англии заводчик, нуждающийся в квалифицированных рабочих, увольнял имеющихся и нанимал других, более высококвалифицированных, то в России заводчик должен был отправить рабочих учиться за свой счет, так, крепостные Черепановы учились в Англии за деньги Демидовых. Петр последовательно боролся против торговли крепостными. Большую роль сыграло при этом упразднение института вотчинников, все представители служилого сословия при Петре стали помещиками, находящимися в служилой зависимости от государя, а также уничтожение различий между крепостными и холопами (дворней). Теперь землевладелец, пожелавший продать даже холопа (например, повара или горничную), вынужден был продать вместе с ними и участок земли (что делало такую торговлю убыточной для него). Указом Петра от 15 апреля 1727 г. запрещалась также продажа крепостных врозь, то есть с разлучением семьи.
Опять же субъективно усиление крепостной зависимости крестьян в петровскую эпоху облегчалось тем, что крестьяне видели: дворяне не в меньшей, а в еще большей мере стали зависеть от государя. Если в допетровскую эпоху русские дворяне выполняли служебную воинскую повинность от случая к случаю, по призыву царя, то при Петре они стали служить регулярно. На дворян легла тяжелая пожизненная воинская или гражданская повинность. С пятнадцатилетнего возраста каждый дворянин обязан был либо отправиться служить в армии и во флоте, причем, начиная с низших чинов, с рядовых и матросов или отправиться на гражданскую службу, где тоже должен был начать с низшего чина, унтер-шрайбера (за исключением тех дворянских сыновей, которые назначались отцами распорядителями поместий после смерти родителя). Служил он практически безотлучно, годами и даже десятилетиями не видя своего дома и своей семьи, оставшейся в поместье. И даже полученная инвалидность зачастую не освобождала его от пожизненной службы. Кроме того, дворянские дети обязаны были до прихода на службу получить за свой счет образование, без чего им запрещалось жениться (отсюда и заявление фонвизинского Митрофанушки: «не хочу учиться, хочу жениться»).
Крестьянин, видя, что дворянин пожизненно служит государю, рискуя жизнью и здоровьем, годами будучи разлученным с женой и детьми, мог посчитать справедливым, что и он должен со своей стороны «послужить» - трудом. Тем более личной свободы у крепостного крестьянина в Петровскую эпоху было все же чуть больше, чем у дворянина и положение его было полегче дворянского: крестьянин мог заводить семью, когда захочет и без разрешения помещика, жить со своей семьей, жаловаться на помещика в случае обиды…
Как видим, Петр все-таки не вполне был европейцем. Он использовал для модернизации страны исконные русские институты служилого государства и даже ужесточил их. Вместе с тем Петр же и заложил основы для их разрушение в ближайшем будущем. Поместная система при нем стала заменяться системой пожалований, когда за заслуги перед государем дворянам и их потомках жаловали земли и крепостных с правом наследовать, покупать, продавать, передавать в дар, чего ранее помещики были лишены по закону [v]. При преемниках Петра это привело к тому, что постепенно крепостные превратились из государственных тяглецов в самых настоящих рабов. Причин такой эволюции было две: приход на место правил русского служилого государства западной системы сословий, где права высшего сословия – аристократии не зависят от службы, и приход на место поместного землевладения в России - частной собственности на землю. Обе причины укладывались в тенденции распространения в России западного влияния, начатого реформами Петра.
Уже при первых преемниках Петра – Екатерине Первой, Елизавете Петровне, Анне Иоанновне наметилось стремление высшего слоя российского общества сложить с себя государственные повинности, но сохранить при этом права и привилегии, которые с этими повинностями ранее были неразрывно связаны. При Анне Иоанновне, в 1736 году был выпущен указ, ограничивающий обязательную военную и государственную службу дворян, которая при Петре Первом была пожизненной, 25-ю годами. При этом государство стало закрывать глаза на массовое невыполнение петровского закона, требовавшего, чтобы дворяне служили, начиная с низших должностей. Дворянских детей с рождения записывали в полк и к 15-ти годам они уже «дослуживались» до офицерского звания. В царствование Елизаветы Петровны дворяне получили право иметь крепостных, даже если у дворянина не имелось земельного участка, помещики же получили право ссылать крепостных в Сибирь вместо отдачи их в рекруты. Но апогеем конечно стал манифест от 18 февраля 1762 года, выпущенный Петром Третьим, но реализованный Екатериной Второй, по которому дворяне получали полную свободу и уже не должны были в обязательном порядке служить государству на военном или гражданском поприще (служба становилась добровольной, хотя, безусловно, те дворяне, что не имели достаточного количества крепостных и мало земли, были вынуждены идти служить, так как их поместья прокормить их не могли). Этот манифест фактически превратил дворян из служилых людей в аристократов западного типа, которые имели и землю, и крепостных крестьян в частной собственности, то есть безо всяких условий, просто по праву принадлежности к сословию дворян. Тем самым был нанесен непоправимый удар по системе служилого государства: дворянин был свободен от службы, а крестьянин оставался прикрепленным к нему, причем, не только как к представителю государства, но и как к частному лицу. Такое положение вещей вполне ожидаемо было воспринято крестьянами как несправедливое и освобождение дворян стало одним из немаловажных факторов для крестьянского восстания, которое возглавили яицкие казаки и их вождь Емельян Пугачев, выдававший себя за покойного императора Петра Третьего. Историк Платонов так описывает умонастроения крепостных крестьян накануне пугачевского восстания: «волновались и крестьяне: в них ясно жило сознание того, что они обязаны государством работать на помещиков именно потому, что помещики обязаны служить государству; в них жило сознание, что исторически одна обязанность обусловлена другой. Теперь снята дворянская обязанность, следует снять и крестьянскую».
Оборотной стороной освобождения дворян стало превращение крестьян из крепостных, то есть государствообязанных тяглецов, имевших широкие права (от права на жизнь до права защищать себя в суде и самостоятельно заниматься коммерческой деятельностью) в настоящих рабов, практически лишенных прав. Это началось еще при преемниках Петра, но получило логическое завершение именно при Екатерине Второй. Если указ Елизаветы Петровны разрешал помещикам ссылать крестьян в Сибирь за «предерзостное поведение», но ограничивал их при этом тем, что каждый такой крестьянин приравнивался к рекруту (а это значит, сослать можно было только определенное число), то Екатерина Вторая разрешила помещикам ссылать крестьян без ограничений. Более того, при Екатерине по указу от 1767 года крепостные владельческие крестьяне лишились права жаловаться и обращаться в суд на помещика, злоупотребляющего своей властью (интересно, что такой запрет последовал сразу же за делом «Салтычихи», которую Екатерина была вынуждена отдать под суд по жалобам родных убитых Салтыковой крестьянок). Право судить крестьян теперь стало привилегией самого помещика, что развязало руки помещикам-самодурам. Согласно жалованной грамоте 1785 года крестьяне даже перестали считаться подданными короны и по словам Ключевского приравнивались к сельскохозяйственному инвентарю помещика. В 1792 году указ Екатерины разрешил продавать крепостных за помещичьи долги с публичного торга. При Екатерине был увеличен размер барщины, он составлял от 4 до 6 дней в неделю, в некоторых областях (например, в Оренбуржье) крестьяне могли работать на себя лишь ночью, по выходным и в праздники (в нарушение церковных правил). Многие монастыри были лишены крестьян, последние были переданы помещикам, что значительно ухудшило положение крепостных.
Итак, Екатерине Второй принадлежит сомнительная заслуга полного порабощения помещичьих крепостных крестьян. Единственное, что помещик не мог сделать с крестьянином при Екатерине – продать его за границу, во всем остальном власть его над крестьянами была абсолютной. Интересно, что сама Екатерина Вторая даже не понимала различий между крепостными и рабами; Ключевский недоумевает, почему она в своем «Наказе» именует крепостных рабами и почему считает, что у крепостных нет имущества, если на Руси издавна установилось, что раб, то есть холоп, в отличие от крепостного не платит тягло, и что крепостные – не просто владеют имуществом, но и могли вплоть до второй половины 18 века без ведома помещика заниматься коммерцией, брать подряды, торговать и т.д. Думаем, объясняется это просто – Екатерина была немкой, она не знала стародавних русских обычаев, и исходила из положения крепостных на родном ей Западе, где они действительно были собственностью феодалов, лишенными своего собственного имущества. Так что напрасно наши либералы-западники уверяют нас, что крепостное рабство есть следствие недостатка у русских начал западной цивилизации. На самом деле все обстоит наоборот, пока русские имели самобытное служилое государство, не имеющее аналогов на Западе, никакого крепостного рабства не было, потому что крепостные являлись не рабами, а государственнообязанными тяглецами со своими правами, охраняемыми законом. А вот когда элита русского государства стала подражать Западу, то крепостные и превратились в рабов. Рабство в России было просто было перенято с Запада, тем более, что там во времена Екатерины оно было широчайшим образом распространено. Вспомним хотя бы известный рассказ о том, как британские дипломаты просили у Екатерины Второй продать крепостных, которых они хотели использовать как солдат в борьбе с мятежными колониями Северной Америки. Англичан удивил ответ Екатерины – что по законам Российской империи крепостные души нельзя продавать за границу. Обратим внимание: англичан удивил не тот факт, что в Российской империи людей можно купить и продать, напротив, в Англии того времени это было рядовым и обычным делом, а то, что с ними нельзя сделать что угодно. Англичан удивило не наличие рабства в России, а его ограниченность…
4. Свобода дворян и свобода крестьян
Между прочим, существовала определенная закономерность между степенью западничества того или иного русского императора и положением крепостных. При императорах и императрицах, которые слыли обожателями Запада и его порядков (как Екатерина, которая даже переписывалась с Дидро), крепостные становились настоящими рабами – бесправными и забитыми. При императорах же, ориентированных на сохранение русской самобытности в государственных делах, напротив, участь крепостных улучшалась, а вот на дворян ложились определенные обязанности. Так, Николай Первый, которого у нас в свое время не уставали клеймить как реакционера и крепостника, выпустил ряд указов, которые существенно смягчили положение крепостных: в 1833 было запрещено продавать людей отдельно от их семейств, в 1841 - покупать крепостных без земли всем не имеющим населённых имений, в 1843 - запрещено покупать крестьян безземельным дворянами. Николай Первый запретил помещикам ссылать на каторгу крестьян, разрешил крестьянам выкупаться из продаваемых имений. Он прекратил практику раздач крепостных душ дворянам за их услуги государю; впервые в истории России крепостные помещичьи крестьяне стали составлять меньшинство. Николай Павлович реализовал разработанную графом Киселевым реформу, касающуюся государственных крепостных: всем государственным крестьянам были выделены собственные наделы земли и участки леса, а также повсеместно были учреждены вспомогательные кассы и хлебные магазины, которые оказывали крестьянам помощь денежными ссудами и зерном в случае неурожая. Напротив, помещики при Николае Первом снова стали преследоваться по закону в случае их жестокого обращения с крепостными: к концу царствования Николая около 200 имений были арестованы и отобраны у помещиков по жалобам крестьян. Ключевский писал, что при Николае Первом крестьяне перестали быть собственностью помещика и вновь стали подданными государства. Иначе говоря, Николай снова закрепостил крестьян, а это значит в определенной степени освободил их от своеволия дворян.
Если выражаться метафорически, то свобода дворян и свобода крестьян были подобны уровням воды в двух рукавах сообщающихся сосудах: увеличение свободы дворян приводило к закабалению крестьян, подчинение дворян закону смягчало участь крестьян. Полная же свобода тех и других была просто утопией. Освобождение крестьян в период с 1861 по 1906 год (а ведь по реформе Александра Второго крестьяне освободились только от зависимости от помещика, но не от зависимости от крестьянской общины, от последней их освободила лишь реформа Столыпина) привела к маргинализации и дворянства и крестьянства. Дворяне, разоряясь стали растворяться в сословии мещан, крестьяне, получив возможность освободиться от власти помещика и общины, пролетаризировались. Чем все это окончилось напоминать не надо.
Современный историк Борис Миронов выносит, на наш взгляд, справедливую оценку крепостному праву. Он пишет: «Способность крепостничества обеспечивать минимальные потребности населения была важным условием его длительного существования. В этом нет апологии крепостного права, а лишь подтверждение того факта, что все социальные институты держатся не столько на произволе и насилии, сколько на функциональной целесообразности … крепостное право являлось реакцией на экономическую отсталость, ответом России на вызов среды и трудных обстоятельств, в которых проходила жизнь народа. Все заинтересованные стороны - государство, крестьянство и дворянство - получали определённые выгоды от этого института. Государство использовало его как инструмент для решения насущных проблем (имеются в виду оборона, финансы, удержание населения в местах постоянного жительства, поддержание общественного порядка), благодаря ему получало средства на содержание армии, бюрократического аппарата, а также несколько десятков тысяч бесплатных полицейских в лице помещиков. Крестьяне получали скромные, но стабильные средства к жизни, на защиту и возможность устраивать свою жизнь на основе народных и общинных традиций. Для дворян, как тех, кто имел крепостных, так и тех, кто ими не обладал, а жил государственной службой, крепостное право было источником материальных благ для жизни по европейским стандартам». Вот спокойный, взвешенный, объективный взгляд истинного ученого, так приятно отличающийся от надрывных истерик либералов. Крепостное право в России связано с целым рядом исторических, экономических, геополитических обстоятельств. Оно все равно возникает, как только государство попытается подняться, начать необходимые масштабные преобразования, организовать мобилизацию населения. Во время сталинской модернизации на крестьян-колхозников и заводских рабочих также была наложена крепость в виде приписки к определенному населенному пункту, определенному колхозу и заводу и ряд четко оговоренных обязанностей, исполнение которых даровало определенные права (так, рабочие имели право на получение дополнительного пайка в спецраспределителях по талонам, колхозники – на владение собственным огородом и скотиной и на продажу излишков).
Да и сейчас после либерального хаоса 1990-х наблюдаются тенденции к определенному, хотя и весьма умеренному, закрепощению и наложению тягла на население. В 1861 году была отменена не крепостная зависимость – как видим, таковая с регулярностью возникает в истории России - было отменено рабство крестьян, учрежденное либеральными и западническими правителями России.
______________________________________
[i] слово «завет» и означает договор
Положение холопа в Московской Руси существенно отличалось от положения раба в тот же период на Западе. Среди холопов были, например, докладные холопы, которые заведовали хозяйством дворянина, стояли не только над другими холопами, но и над крестьянами. Некоторые холопы имели имущество, деньги и даже своих собственных холопов (хотя, безусловно, большинство холопов были разнорабочими и слугами и занимались тяжелым трудом). То обстоятельство, что холопы были освобождены от государственных повинностей, прежде всего выплаты налогов, делало их положение даже привлекательным, по крайней мере закон XVII века запрещает крестьянам и дворянам переходить в холопство ради того, чтоб избежать государственных повинностей (значит, желающие все же были!). Значительную часть холопов составляли временные, которые становились холопами добровольно, на определенных условиях (например, продавали себя за ссуду с процентами) и на строго оговоренный срок (до того, как отработают долг или вернут деньги).
И это несмотря на то, что даже в ранних трудах В.И. Ленина строй Московского царства определялся как азиатский способ производства, что гораздо ближе к истине, этот строй больше напоминал устройство древнего Египта или средневековой Турции, чем западный феодализм
Кстати, именно поэтому а вовсе не из-за мужского шовинизма в «души» записывали только мужчин, женщина – жена и дочь крепостного крестьянина сама по себе тяглом облечена не была, потому что не занималась сельскохозяйственным трудом (тягло выплачивалось данным трудом и его результатами)
Http://culturolog.ru/index2.php?option=com_content&task=view&id=865&pop=1&page=0&Itemid=8
ЗНАМЕНИТЫЕ КРЕПОСТНЫЕ
8. КРЕПОСТНЫЕ ХУДОЖНИКИ, ПОЭТЫ И ИЗОБРЕТАТЕЛИУвы, и я, и я рожден
В последней смертной доле,
Природой чувством наделен,
Столь гибельным в неволе.
Крепостной поэт Иван Сибиряков.
С Петербургом XIX века связан ряд имен замечательных русских крепостных художников - Кипренского, Сазонова, Тропинина, Уткина, Воронихина. Орест Кипренский в ранней юности уже получил отпускную и, окончив Академию Художеств, уехал в Италию, где вскоре приобрел широкую известность. Из крепостной среды вышел и художник Василий Сазонов, "раб его сиятельства гр. Н. П. Румянцева", отпущенный своим барином на волю "в уважение к талантам". Поводом для этого послужила медаль, полученная румянцевским крепостным в Академии Художеств в 1809 г. за исполнение рисунка с натуры". Окончив в 1815 г. с золотой медалью Академию и, побывав в Италии, Сазонов, по возвращении в Россию, отдался целиком работе, добившись звания академика живописи.
Иначе сложилась судьба крепостного гр. Моркова - Василия Тропинина. Однажды помещику доложили о замечательных способностях мальчика к рисованию. "Баловство одно, толку все равно не будет, - заявил Морков и мальчик был отправлен в Петербург обучаться кондитерскому искусству. Совершенствуясь в изготовлении слоенных пирожков и тортов, мальчик старался улучить минуту, чтобы побежать в мастерскую соседа-живописца, с сыном которого он свел дружбу. За эти отлучки кондитер таскал за волосы нерадивого поваренка, бил его плеткой, но мальчик по-прежнему продолжал бегать в мастерскую художника. Тропинин понемногу стал рисовать, удивляя окружающих своими успехами. Весть об этом дошла до Моркова, согласившегося, наконец, отдать мальчика в Академию. Поразительные успехи Тропинина привлекли к нему завистливое внимание старых профессоров и один из них поспешил уведомить Mоpковa, что он рискует потерять своего крепостного, если позволит ему окончить Академию Художеств. Встревоженный Морков тотчас вызвал Тропинина к себе в Подольскую губернию, где умышленно заставлял его красить крыши, заборы и экипажи.
Художник покорно выполнял требования своего господина и только в редкие свободные минуты ему удавалось заняться живописью. Наконец Морков соблаговолил признать талант своего крепостного, разрешив ему отныне писать иконы и портреты сначала членов семьи Моркова, а затем и соседних помещиков. Вскоре портреты кисти Тропинина стали пользоваться широкой известностью и даже до Петербурга дошла весть о талантливом крепостном живописце.
Один француз, посетивший имение Моркова, пришел в восторг от произведений Тропинина. Но каково же было изумление иностранца, когда за графским обедом, среди одетой в ливреи дворни, он узнал Художника. Экспансивный француз поспешил предложить ему свободный стул, сконфузив этим и барина и крепостного. После этого Тропинин был освобожден от обязанности стоять за графсим стулом. Однако, материальное его положение продолжало оставаться очень трудным. Гр. Морков платил художнику жалованье в размере 36 руб. асс. в год и 7 руб. "харчевых". На эти гроши надо было содержать жену и ребенка.
Восемь долгих лет ждал Тропинин "вольной", которую Морков, наконец, "милостиво" поднес ему на пасху, "вместо красного яичка". Однако семья художника продолжала оставаться в крепостной зависимости и сын Тропинина получил отпускную лишь от наследников Моркова.
В метрической записи знаменитого русского гравера Николая Ивановича Уткина значилось следующее: "Его превосходительства господина действительного статского советника Никиты Артамоновича Муравьева у дворового человека Ивана Уткина 1780 г. мая восьмого дня родился сын". В действительности матерью Уткина была дворовая женщина Муравьева Пелагея, отцом-племянник Муравьева - Михаил Никитич Муравьев, известный писатель, отец декабристов - Никиты и Александра Муравьевых, добрых друзей Пушкина Чтобы узаконить рождение ребенка, его отцом был записан отец Пелагеи - Иван Уткин. Дети Михаила Никитича, будущие декабристы, называли, однако, Николая Ивановича Уткина своим братом, на что крайне застенчивый Уткин замечал: "Помилуйте, какой я Муравьев, я просто крепостной вашего батюшки".
Жизнь Н. И. Уткина сложилась благоприятно.
Н. А. Mуравьев, дав ему "вольную", отправил юношу в Академию Художеств, где он проявил большие способности к гравировальному искусству. По окончании курса Академии, Уткин, награжденный золотой медалью, был послан для усовершенствования за границу. Вернувшись на родину, Уткин был назначен профессором Академии Художеств. Отдавшись всецело своему искусству, он выполнил множество работ. Его портреты создали ему всеобщую известность. Художник скончался в глубокой старости, 83 лет, пользуясь славой "искуснейшего русского гравера".
Из крепостной среды вышел также крупнейший зодчий начала XIX века А. Н. Воронихин. Его отцом был дворовый человек известного мецената гр. А. С. Строганова, президента Академии Xyдoжеств. Строганов дал талантливому мальчику прекрасное образование, по завершении которого Воронихин, получив вольную, был отправлен Строгановым за границу. Вернувшись в Петербург, Воронихин быстро приобрел известность рядом блестяще выполненных проектов. Рекомендованный Павлу I , как один из наиболее талантливых русских зодчих, Воронихин получил задание построить Казанский собор. Два крупнейших творения Воронихина Казанский собор и здание Горного института на набережной Невы являются совершенными образцами архитектуры Петербурга эпохи классицизма. Завистники и недоброжелатели с пренебрежением отзывались об этом вчерашнем "рабе", своей славой, по их мнению, обязанному лишь счастливому случаю. Вигель иронически заметил, что Воронихин, "был, вероятно, предназначен судьбой для сапожного мacтеpcтвa". Между тем исключительный талант художника открыл ему путь к вершинам искусства.
Его имя, по праву, заняло одно из первых мест в истории русской архитектуры.
Следует отметить, что в Петербурге, при нали чии Академии Художеств и целого ряда прославленных иностранных зодчих, крепостным архитекторам не было места. Их творчество следует изучать в провинции, в особенности в Москве, где при участии крепостных архитекторов был создан ряд широко известных подмосковных усадеб. Юсуповский крепостной архитектор Старжаков строил прославленное "Архангельское" ..
Как выяснилось недавно, при изучении шереметевских архивов, открытых лишь Октябрьской революцией, в постройке знаменитого останкинского дворца принимали участие крепостные архитекторы Дикушев (Дикушин), Миронов и Петр Аргунов. Имя Федора Аргунова связано с постройкой петербургского дома Шереметевых на Фонтанке.
Аргуновы были целой династией, давшей России шесть художников. Наибольшее значение среди них имел Иван Аргунов, выдающийся живописец конца XVIII века, ученик прославленного портретиста Георга Гроота. Блестящий русский художник, создавший замечательную портретную галлерею своих современников, всю жизнь оставался, однако, "всени;кайшим рабом графа государя" Шереметева. "Ваше сиятельство, премилосердный государь,должен был писать он в своих rисьмах к Шереметеву,-пад у ног ваших с раболепностью моею". И лишь его дочь, во внимание к особым заслугам отца, получила в 1807 г. вольную при выходе замуж.
Среди графской дворни Аргуновы все же занимали привилегированное положение. Сын Ивана Аргунова, Николай, "за написание" графского портрета, получил в 1798 г. очень крупную для него сумму - 80 руб. ХVIII век вообще очень низко расценивал труд художника. Даже живописец с большим именем имел, более чем скромный, заработок. Так, знаменитыи Левицкий, обессмертивший Екатерину II в ряде своих произведений, получал от 300 до 700 руб. за портрет.
Высокие цены платились лишь иностранцам.
Художник Тончи получил в 1803 г. за портрет Н. Шереметева 1 080 руб. Скромный датский художник Патерсон расценивал свои виды Петербурга, исполненные маслом, по 750 руб. Портреты же прославленной кисти Рослэна расценивались художником в 4000 руб. Из хранившегося в собрании Гонкуров "Дневника" Лагрене-Старшего видно, что наиболее крупные заработки художника относились ко времени пребывания его в России, где за одно лишь "Воскресение Христа" он получил 5 000 ливров. Кроме того, Лагрене получал жалование в размере 10 000 ливров в год и пользовался казенной квартирой, отоплением, освещением, выездом и т. д.
Большое по тому времени содержание, 10 000 руб., получал известный декоратор Гонзага. Как сообщает в своих письмах французский живописец Паризо, художнице Виже-Лебрен платили за портреты 3-4 тысячи франков. Портрет ее кисти во весь рост расценивался в 30000 франков, то есть чуть ли не в десять раз дороже, чем художница получила бы за такой же портрет в Париже.
В начале XIX века миллионное состояние своими портретами составил себе в России знаменитый английский художник Джордж Дау. Как сообщают доктор Тренвилль и маркиз Лондондерри, ему платили по 1 000 руб. с "головы". А эти "головы" он рисовал сотнями.
Наряду с этими крупными заработками иностранцев, русские художники голодали. Мы знаем в какой бедности умер знаменитый скульптор Шубин, В какой нужде жил блестящий живописец Левицкий. Даже в 30-х годах XIX века художники, "по своим способностям" оставленные при Академии Художеств для усовершенствования, получали 20 руб. в месяц жалованья и 150 руб. в год на "построение одежды". Еще тяжелее было, конечно, материальное положение крепостных художников. даже таких выдающихся, как Аргуновы, принадлежавшие прославленным меценатам Шереметевым.
Архитекторы П. Аргунов, А. Миронов и Г. Дикушев (Дикушин) получали по распоряжению Н. Шереметева 40 руб. в год. Живописцы С. Калинин и К. Фунтусов получали по 30 руб. "Театрального живописного художества" ученику Г. Мухину (его учителем был Гонзага) платили 30 руб. в год. Такую же сумму он получал на платье.
Известный живописец Николай Аргунов получал 25 руб. жалованья и столько же "на платье". Впоследствии он стал получать 40 руб. Однажды, по распоряжению графа, ему выдали 50 руб. на покупку шубы. В виде особой милости к нему был приставлен крепостной мальчик для "терения красок". И только в 1806 г., когда Николай Аргунов остался единственным представителем своей талантливой семьи, Н. П. Шереметев, в знак особого расположения, пожелал уравнять его в окладе со своим всесильным камердинером Федором Кирюшенковым. Но это оказалось "совершенно невозможным", так как графский лакей получал, как выяснилось, "не в пример прочим". Поэтому художнику было положено высшее жалованье крепостного - 300 руб. в год. Когда же была разбита в буфете одна из находившихся "под смотрением" Аргунова тарелок, художник был оштрафован на 100 руб. Только после смерти "Креза-Младшего" Аргунов получил право свободного жительства, с освобождением от уплаты оброка.
Такое же разрешение получил и художник Зацепин.
Шереметевы, как уже было отмечено, ревниво охраняли свои "государские" права на крепостных, в особенности на тех из них, кто проявлял особые таланты, льстившие тщеславию их владельцев. Подобно Аргуновым, не добился вольной и архитектор Миронов, несмотря на свою старость и непригодность к дальнейшей службе.
Однако, случаи отпуска Шереметевыми своих крепостных художников все же бывали. В 1803 г. Н. П. Шереметев дал "свободу вечную" своему "домовому служителю" Ивану Петрову Александрову, за "таланты", проявленные им в качестве ученика Академии Художеств.
Нaряду с этим, "архитектурного ученика Д. Головцева, - гласил в 1808 г. приказ Н. П. Шереметева, - по востребованию из Павловска, за сделанное им буйство и пьянство, наказать розгами и употреблять в дворовую работу, с производством меньше дворового оклада, то есть тюремное содержание. По залечении сделанного наказания отдайте его на год в смирительный дом". Впоследствии Головцев был отдан в рекруты.
Этот приказ относился уже к концу жизни Н. П. Шереметева, когда вследствие болезни он стал крайне раздражителен. Как сообщает В. Станюкович, прежде всячески избегавший телесных наказаний, Шереметев, в последний период своей жизни, начал прибегать к ним, особенно в случаях.пьянства или буйства своих "подданных".
Несмотря на известные привилегии, связанные со званием художника, его, по обычаю того времени, секли, меняли, дарили и продавали, наравне с другими дворовыми людьми. Лишь цена на них, при продаже, была значительно выше обычной. За бронзового мастера Тараса Иванова, работавшего по украшению Казанского собора, в 1810 г. было уплочено помещику Теплову 1000 руб.
Действительная статская советница Свистунова, за своего крепостного художника Михаила Ширяева, расписывавшего живописью большой каменный театр, просила в 1827 г. с театральной дирекции 1 500 руб. Но театральное начальство, как сообщает Н. Дризен, не сойдясь в цене, от этой покупки отказалось. Высоко, очевидно, расценивал своего крепостного живописца Ивана Малышева и надворный советник Салтыков, предлагавший в 1796 г. 300 руб. вознаграждения за одно лишь указание местопребывания этого, сбежавшего от своего владельца, "ученика проф. Лампия".
За очень крупную по тому времени сумму, 2500 руб., петергофская гранильная фабрика выкупила в 1831 г. крепостного кн. А. В. Голицыной - крестьянина Архипа Ивановича Качурина с женой. Он работал чеканщиком при бронзовых дел мастере, заслужив следующую аттестацию - "мастерство свое он знает очень хорошо, весьма усерден к работе и поведения честного". Однако, фабрика, приобретя этого искусного мастера, для покрытия уплаченной за Качурина большой денежной суммы, сократила его жалованье. Крепостной Голицыной, Качурин получал 840 руб. в год, а по выкупе его фабрикой - 400 руб.
Если даже Шереметевы не умели ценить талант Аргуновых, то как тяжело должно было быть положение крепостных художников, принадлежавших провинциальным невежественным помещикам. Подобный барин не признавал никакой разницы между своим живописцем художником и лакеем. Поэтому вполне обычным явлением была публикация в "С.-Петербургских Ведомостях" некоего "коллежского советника и кавалера Петра Мартынова", объявлявшего о продаже своего крепостного живописца, "который пишет образа и всякого рода картины, С женой в 30 лет, могущего быть в лакейской и других домовых должностях и который знает читать и писать".
Между тем, упомянутый уже французский художник Паризо, живший в России на рубеже ХVIII - XIX веков, свидетельствовал, что среди крепостных художников встречаются "хорошие живописцы". Бывали среди них и выдающиеся таланты. К таковым относится крепостной некоего помещика Корнилова Александр Поляков, отданный своим владельцем в 1822 г. "на выучку" к известному художнику Дау, за плату 800 руб. в год. Английский художник, писавший в это время портреты участников войны 1812 г. для галереи Зимнего дворца, поручал Полякову рисовать аксессуары, а иногда и лица на портретах. Поляков настолько усвоил себе манеру своего учителя, что несколько повторений его портретов, исполненных крепостным художником, Дау продал за свои. По этому поводу Обществом поощрения художников было даже, подано заявление о "предосудительных действиях" иностранного портретиста, заставлявшего Полякова "В неизвестности трудиться для выгод и чести другого". Быстрота работы Полякова была такова, что, как рассказывают очевидцы, художник написал в течение шести часов эскиз поясного портрета Мордвинова. Поляков получил в 1833 г. звание свободного художника, "во внимание к известным трудам его", но два года спустя он умер.
Художнику Дау был дан в помощь при его работе в России ряд "учеников" из крепостных, прошедших у него большую школу. До нас дошли имена лишь двух из них - Клюквина и Мякушина.
Мы не имеем также точных сведений О театральном художнике Кораблеве, писавшем в 30-х годах, по словам Н. Я. Афанасьева, блестящие декорации для домашнего театра известного заводчика И. Д. Шепелева на Выксе, близ Мурома, во Владимирской губ. - "Кораблев был истинный талант, - пишет Афанасьев, - заслуживший вполне имя художника. Он учился в Петербурге и мог бы, вероятно, пойти далеко, если бы не его крепостная зависимость; В сознании ли своего положения или от других причин, но он сделался горьким пьяницей".
Обстоятельства жизни крепостного скульптора Бориса Орловского сложились более благоприятно. Его имя (опущенное почему-то Е. Коц в ее обстоятельной работе "Крепостная интеллигенция" Л.1926 г.) имеет для Ленинграда тем большее значение, что его произведения и поныне украшают улицы и площади города. Отец художника, по фамилии Смирнов, дворовый человек некоей Мацневой, был продан в 1801 г. вместе с семьей, "без земли, на своз", тульскому помещику, бригадиру Шатилову, Новый владелец отдал сына своего дворового в обучение к одному московскому "мраморщику". Вскоре мальчик был переведен в Петербург в мастерскую известного мраморного мастера Трискорни. От товарщей, называвших его по месту рождения Орловским, он получил свою будущую фамилию, осташуюся за ним навсегда. Бюст Александра I , работы молодого скульптора, обратил на себя всеобщее внимание и Орловский был принят в Академию Художеств. Его владельцев убедили дать своему талантливому крепостному вольную. Отправленный для усовершенствования в Италию, Орловский провел там 7 лет, усердно работая в Риме в мастерской Торвальдсена. Вызванный в 1825 г. в Петербург, Орловский выполнил здесь ряд ответственных работ. Его резцу принадлежат памятники Кутузова и Барклая де Толли перед Казанским собором, статуя ангела на Александровской колонне и ряд других работ.
Орловский умер в расцвете сил в 1837 г. Не обладая крупным талантом, он отличался исключительной добросовестностью и трудолюбием. "Оставьте ваши шалости, - говорил он своим ученикам в Академии Художеств, - любите свое искусство. Когда я учился, то в серых, модных шинелях не ходил, а носил тиковый халат. Отец мой оставил мне в наследство 10 копеек медью, две рубахи и икону, но через труд и старание, не обладая большим талантом, я достиг того, чего достигают немногие" ... Торвальдсен говорил: "К небрежности и лени привыкнуть можно очень скоро; сперва мы отстегиваем у фрака одну пуговицу, потом позволяем себе отстегнуть другую и так поступаем далее, пока совершенно не снимем фрака". Повторяю вам, занимайтесь не для медалей; за наградами не гонитесь, пусть они за вами гонятся".
Крепостная интеллигенция, попадая нередко в руки жестоких и невежественныx самодуров, подвергалась возмутительному насилию и издевательствам. Как рассказывает А. Пеликан, один талантливый крепостной, учившийся в Академии Художеств, собрал по подписке среди своих доброжелателей требуемые для выкупа 3000 руб. Но когда он принес их своему барину, тот объявил, что передумал и согласен дать вольную лишь за 5000 руб. Об этом доложили президенту Академии Художеств, в. кн. Марии Николаевне; она написала жадному крепостнику любезное письмо с просьбой дать вольную за прежнюю сумму, так как собрать большую оказалось невозможным. Письмо это принес сам художник. Прочитав его, барин сперва отправил несчастного художника на конюшню, велев дать ему 25 розог за то, что он осмелился вмешать в свои дела столь высокопоставленную особу, а затем поспешил исполнить желание великой княгини.
Один из бывших шереметевских крепостных, Профессор А. Никитенко, так описал свою встречу в 1836 г. с одним крепостным художником в доме гр. Головина в Петербурге. "Здесь мы нашли, пишет он, - мальчика лет четырнадцати, который в маленькой комнатке срисовывал копию с картины Рубенса. Копия прекрасная: она почти кончена. Это крепостной человек гр. Головина. Я говорил с ним. В нем определенные признаки таланта; но он уже начинает думать о ничтожестве в жизни, предаваться тоскe и унынию. Граф ни за что не хочет дать ему волю. М-в (приятель Никитенко) просил его о том Тщетно. Что будет с этим мальчиком? - Теперь он самоучкою снимает копии с Рубенса. Через два, три года он сломает кисти, бросит картины в огонь и сделается пьяницею или самоубийцею. Граф Головин, однако, считается добрым барином и человеком образованным... О, Русь! О, Русь!"
О подобном же случае рассказывает в своих воспоминаниях скульптор Н. А. Рамазанов. Как передавал ему академик живописи Е. Васильев, у помещика Бл. был крепостной живописец Поляков, учившийся у отца Васильева и за свои успехи в живописи получивший от Академии медаль. Его портреты уже высоко расценивались. Однако, барин, сначала обещавший было освободить его, не сдержал слова и, по окончании учения, этот талантливый и образованный человек должен был сопровождать на запятках барскую карету и выкидывать подножку экипажа перед теми домами, где висели картины его кисти. Поляков вскоре спился и пропал без вести.
Николай I, как убежденный крепостник, не благоволил к "вольноотпущенным" художникам. Когда портретист Антон:Легашев, бывший крепостной надворной советницы Новиковой, окончил Академию Художеств, Совет последней обратился в Комитет министров с ходатайством о даровании Легашеву, как это обычно бывало, звания "художника 14-го класса". Просьба Академии была удовлетворена, но Николай I, просмотрев картины художника, положил резолюцию: "Я работу видел и нахожу, что рано давать чин". Вторичное ходатайство Академии было вновь отклонено Николаем. Легашев вскоре уехал в Пекин. Состоя там художником при русской мисси, он вскоре стал модным живописцем чиновного Пекина. Вся местная знать желала видеть себя увековеченной кистью талантливого русского художника.
Помимо ряда перечисленных художников и скульпторов, бывших крепостных, в списке воспитанников петербургской Академии Художеств мы находим имена живописцев, бывших крепостных: Алимпия Васильева, Каменского, Хлобыстнева, Чернова. Из крепостной же среды вышли: миниатюрист Кондратьев, исторический и портретный живописец, академик Серебряков, портретный живописец Янов, художники Сергеев, Суханов, А. и П. Богдановы и ряд других. Множество крупных русских художников были также "солдатскими сыновьями". К ним относятся известный художник Семен Щедрин, академик живописи Мартынов, пейзажный живописец, академик Новиков, баталист Серебряков, ландшафтные живописцы Сосин и Шитиков. Известный перспективист Алексеев был сыном сторожа, заграничный пенсионер Пискунов - сыном носильщика, пейзажист Сергеев - сыном фонарного подмастерья, исторический живописец Фомин - сыном конюха; портретный живописец, академик Саблуков происходил "из придворных певчих", пейзажисты Солнцев и портретист Шишкин были детьми театральных капельдинеров.
В ту эпоху помещики испытывали обычно очень большую нужду в "домашних" архитекторах и поэтому среди воспитанников архитектурного отделения Академии Художеств встречается целый ряд имен крепостных. Из числа архитекторов, вышедших из крепостных, надлежит назвать академиков:
Садовникова. Свиязева и Семенова, так же как и Васильева, Костина, Кульченкова, Луценко, Попова, Пустовойтова, Сошникова и др. Вышли также из крепостной среды архитекторы: Ашитков, Голев, Кошкин, Сумароков, Тихомиров и др., были среди архитекторов дети конюхов, лакеев, флейтщиков.
Крепостное искусство, давшее целый ряд талантливых художников, было значительно беднее в области литературы. Творчество крепостных поэтов не отличалось большой самобытностью, являясь в значительной степени отражением идеологии господствующего класса.
Как отметили в свое время Маркс и Энгельс, "мысли господствующего класса являются в каждую эпоху господствующими мыслями, то есть класс являющийся господствующей силой общества, является в то же время его господствующей духовной силой".
Обычно будущий поэт-самоучка, по счастливой случайности обученный грамоте, начинал с подражания общеизвестным образцам. Иногда его скромнoe творчество доходило до литературных кругов; случалось, что и сам поэт отваживался представить плоды своей робкой музы на суд кого-либо из "олимпийцев". Его снисходительно выслушивали, говорили ему "ты", нисколько не скрывая своего пренебрежения к его "низкому званию." К счастью, среди писателей находились люди, горячо сочувствовавшие скромным новичкам. Таковы были Жу ковский, Дмитриев, Шишков и, в особенности, П. Свиньин и Б. Федоров. Хлопотам некоторых из них крепостные поэты всецело обязаны освобождением из под власти своих господ.
Однако, долгожданная воля не всегда приносила облегчение в судьбе поэта. Суровая нужда заставляла часто хвататься за первое попавшееся место копииста или приказчика в лавке и неуспевший окрепнуть талант погибал под непосильным бременем невзгод и лишении.
Из числа писателей, "вышедших из низов", большой популярностью пользовался в свое время Слепушкин. Он был крепостным человеком Е. Новосильцовой, урожденной гр. Орловой, сын которой погиб на дуэли с Черновым. Петербургский разносчик, бойко торговавший с лотка грушами, Слепушкин впоследствии снял лавочку в Ново-Саратовской немецкой колонии, под Петербургом, а в 1812 г. окончательно обосновался в селе Рыбацком по Неве. В 20-х годах начали появляться в печати его стихотворения и басни, которые благожелательный Пушкин читал "все с большим и большим удивлением". Поэт принял живейшее участие в хлопотах по выкупу Слепушкина на волю. Но Новосильцова запросила за его отпускную 30 000 руб. И лишь благодаря содействию кн. Юсуповой, собравшей на выкуп Слепушкина 3000 руб., он был, наконец, отпущен на свободу.
Критика благожелательно отнеслась к музе Слепушкина, требуя лишь, устами Сенковского, чтобы Поэт дал поселянам почувствовать "поэзию скромного, но благородного их состояния, утверждая в них чувство довольства своею судьбою". И "русский Гезиод" стал усердно воспевать "безмятежность крестьянской доли".
О как ты счастливо живешь,
Поселянин трудолюбивый.
Ты с пеньем соловья встаешь,
И, радуясь, спешишь на нивы;
Там до заката в ясный день,
Под голубыми небесами,
Ты веселишься за трудами.
Муза Слепушкина, отвечавшая интересам дворянства безмятежно воспевала мужика, у которого
Слава богу, хлеба много, тем богат мужик слывет,
Из того он делит всюду и доволен и живет.
Однако, став в 30-х годах владельцем кирпичного завода под Петербургом, Слепушкин изменил своей "благонамеренной" музе. И, проезжал через городскую заставу, бывший крепостной поэт, на вопрос: "Кто едет?" - с гордостью отвечал: "Купец Слепушкин".
Стихи Слепушкина имели в свое время влияние на современников. Они сыграли решающую роль в судьбе другого крепостного - Егора Алипанова. "Раб" секунд-майора Мальцова, плотник и столяр на его заводах, пленясь творчеством Слепушкина, он "стал тихо петь смиренный" свой "ветхий уголок". Но Алипанов рабски копировал образцы дворянской литературы XVIII века, вводя в свои стихи муз, зефиров, амуров, Геликон и Аполлона. Он перелагал также Пушкина, подражал Жуковскому. Подобно Слепушкину, его крестьяне "весело трудились". Надо все же признать, что в стихах Алипанова впервые в русской литературе зазвучала "поэзия труда", первая хвалебная песнь рабочего своему заводу.
Люблю смотреть работ стремленье,
Стоя в заводской мастерской...
Там пламенем дышит горн огромный,
И млатов стук, как гром, гремит.
Река огня в отверстье льется,
Мехов гул томный раздается
И озеро огня стоит.
Поэт был вскоре увенчан Российской Академией "за похвальные в словесности упражнения", продолжая оставаться крепостным человеком Мальцова. Лишь благодаря настоятельным хлопотам Академии он, наконец, получил свободу.
Несмотря на ограниченность дарования Алипанова, ему принадлежит несомненная заслуга введения в русскую лирику неизвестной дотоле тематики, вошедшей в поэзию лишь сто лет спустя, после Октября.
Обстоятельства сложилось так, что жизненные пути Слепушкина и Алипанова соединились. Последний женился на дочери Слепушкина. Но "заботливость о многочисленном семействе и непостоянство счастья жизни изменили его характер, - свидетельствует современник, - на лице видна глубокая задумчивость, а в разговоре безнадежность на счастье". Алипанов умер в середине 50-х годов и похоронен в Павловске, но его скромная могила не уцелела.
К числу крепостных поэтов принадлежит также Иван Сибиряков. Его незатейливое творчество привлекло к себе внимание общества. Ряд виднейших представителей русской литературы - Жуковский, Вяземский, братья Тургеневы, принялись энергично хлопотать об освобождении поэта. Его владелец, рязанский предводитель дворянства Д. Маслов, потребовал за освобождение своего кондитера неслыханную сумму в 10 000 руб. Но это не остановило покровителей Сибирякова, собравших, по подписке, требуемую помещиком сумму. Сибиряков вскоре стал "вольным".
Прослужив некоторое время в одном из петербургских департаментов, под начальством друга Пушкина, А. И. Тургенева, Сибиряков перешел в 1822 г. на службу в Александринский театр, где и служил сначала "актером российской труппы", а потом суфлером и переписчиком. Свыше 20 лет состоял Сибиряков на службе в театральной Дирекции, совершенно забросив увлечение поэзией. Нужда и семейные раздоры довели его, под конец жизни, до такой "раздражительности характера", что в дирекции возник даже вопрос "не подвергается ли Сибиряков, по раздражительности своей, и некоторой степени расстройства рассудка". Такова была безрадостная судьба этого крепостного поэта, скончавшегося в больнице, в Петербурге, в 1848 г.
Небольшая группа этих крестьянских поэтов, затертых невзгодами жизни, все же не исчезла бесследно. Они также внесли свою скромную лепту в русскую поэзию.
Крестьянскому искусству - художникам, артистам и поэтам был посвящен, после революции, ряд исследовательских работ. Следует также уделить внимание и вышедшим из народа самоучкам, самоотверженно отдавшим свои силы служению науке и технике.
Из числа таких самоучек, проживавших в Петербурге, надо прежде всего отметить Семена Власова, крепостного ярославской помещицы Скульской. Сначала пастух, затем рабочий фабрики Грейсона, он добился известности, представив в 1811 г. модель изобретенной им гидростатической машины для подъема воды. Этим, вышедшим из "низкого сословия" изобретателем, заинтересовались власти и Скульской был сделан запрос об условиях, на которых она согласна дать своему крепостному свободу. Скульская потребовала 5 000 руб., каковые по ее мнению, Власов мог бы "по своему художеству" заплатить сам. На это последовало повеление дать Семену Власову свободу, а Скульской выдать рекрутскую квитанцию. Осенью 1811 г. Власов был принят в число воспитанников петербургской Медикохирургической академии, по фармацевтической части. Власов вскоре был назначен лаборантом академии. В течение 1814-1815 гг. им был сделан ряд интересных открытий, в том числе изобретен новый способ добывания серной кислоты, окрашивания тканей и приготовления некоторых красок. Он нашел также средство для усиления действия электрических машин и замены сложных паровых машин более простыми. Но реализация сделанных им открытий требовала времени и средств; между тем, сданные в министерство народного просвещения проекты и чертежи его лежали без движения. Обеспокоенный этим автор тщетно засыпал министерство ходатайствами - уделить внимание его работам; ими никто не заинтересовался. Внезапная смерть его, на 32-м году жизни, положила конец его разочарованиям. Труды этого крепостного изобретателя, так и не были никогда напечатаны.
Печальная участь постигла также крепостного Д. Н. Шереметева Михаила Сутырина, создавшего себе имя изобретенной им в 1822 г. "судовзводною машиною". Эксплоатация его машины, впервые построенной на Волге, обогатила некоего французского предпринимателя, обвинившего Сутырина в "подделке". Машины изобретателя были по суду описаны и погибли, его же конкурент нажил на этом деле свыше 300 000 рублей.
Совершенно разоренный, Сутырин добился, наконец, восстановления своих прав. Выпросив затем из конторы своего владельца, Шереметева, 5000 руб., он построил на Неве "пассажбот", применив в нем особый изобретенный им механизм, действовавший путем закидывания якорей. Летом 1822 г. этот "пассажбот" начал проводить суда между Петербургом и Шлиссельбургом, приобретя у "коммерчествующейпублики весьма уважительное доверие". "Пассажбот" хотя судно и не быстроходное, имел то преимущество, что мог всюду приставать, тогда как пароходам Берда, прибывавшим в Кронштадт, не разрешалось продвигатьсн дальше определенной зоны из опасения "огненного извержения". Изобретение Сутырина имело для своего времени несомненно большое значение, заменив собою каторжный труд бурлаков. Тем не менее оно не вошло в употребление. Между тем кредиторы Сутырина ждать не желали и он вынужден был в 1823 г. продать свое изобретение. Но покупатели не заплатили ему следуемых денег и Сутырин, боясь подвергнуться личному задержанию за долги, предпочел скрыться. О дальнейшей его судьбе сведений не сохранилось.
Среди крепостных изобретателей начала XIX века надлежит назвать также М. Г. Калашникова, награжденного министерством внутренних дел 1500 руб. "за полезные труды и занятия". Владелец Калашникова, помещик Кардовский, не препятствовал в выдаче вольной своему талантливому крепостному. Юный изобретатель поспешил в Петербург, где его ждал ряд горьких разочарований. Представленные им модели и проекты были встречены насмешкой. Калашникова спрашивали "где он учился технике", замечая при этом, что занятия такого рода являются уделом лишь "людей, известных своею ученостью и не мужицкое это дело". Однако, Калашников продолжал упорно работать, с мужеством преодолевая горькую нужду. Он изобрел машину для удаления воды из плашкоутов, на которых держались мосты в Петербурге, им открыт новый способ подъема воды на большую высоту, а также метод орошения полей и лугов с помощью воды из рек и озер. Калашников сделал удачные модели Тучкова, Сампсоньевского и Исаакиевского мостов. В тeчение 25 лет жизни в Петербурге талантливый изобретатель, борясь с суровой нуждой, был вынужден заниматься "разными мелочными торгами", закончив свою жизнь в дворниках у какого-то купца.
К числу самоучек изобретателей первой трети XIX века принадлежит также Михаил Федоров, крепостной гр. Лаваль. Он изобрел небольшой пароход особой конструкции, на котором совершил путешествие по всему Ладожскому озеру, прибыв в Петербург в июле 1836 г. Толпы народа собирались смотреть на самодельный пароход, стоявший у дачи Лаваль на Аптекарском острове; Федоров давал всем интересующимся объяснения, указывая, что пароход "весьма хорошо идет против течения", материалы же по его сооружению обошлись всего в 500 руб. А. Г. Лаваль купила этот пароход. Дальнейшая участь его изобретателя мне неизвестна.
Любопытна судьба другого крепостного изобретателя, Кирилла Соболева. Столяр костромского помещика, отставногo капитана Макарова, он впервые обратил на себя внимание придуманной им механической пожарной лестницей. Слух о его способностях дошел до властей и петербургскому генерал-губернатору было повелено снестись с помещиком об отпуске Соболева на волю. Но Макаров запросил за его отпускную участок земли, принадлежавшей городу Любиму, Ярославской губернии. Когда же это домогательство, как незаконное, было отклонено, Макаров отказался от выдачи вольной крепостному изобретателю и лишь настойчивые требования властей побудили помещика отпустить Соболева на волю, за это владельцу его были выданы, по его требованию, три рекрутских квитанции, по числу "душ" мужского пола, составлявших семью отпускаемого. Наконец 28 марта 1811 г. Соболев, вместе с женой и двумя сыновьями, получил свободу.
Однако, вскоре обнаружилось, что Макаров, не включив в отпускную тринадцатилетнюю дочь Соболева, стал требовать с него уплаты за нее оброка, угрожая, в противном случае, Продать ее на сторону. "Кирилло Васильевич, - писал помещик своему бывшему крепостному, - ты шельмовским своим упорством опять забыл, что тебе надобно прислать за прошлый год оброк. Если ты не пришлешь по первой же почте, то дочка твоя будет запродана и выдана". Об этом поступке Макарова было доведено до сведения правительства и помещику было приказано немедленно выдать отпускную дочери Соболева. При этом Макаров был предупрежден, что "если он с подобными правилами будет поступать в управлении прочими своими крестьянами", то его имение будет взято в опеку. Эта угроза вынудила, наконец, Макарова выдать девочке вольную.
Отпущенный на свободу изобретатель усердно работал. В 1826 г. Свиньин, ревностный покровитель "отечественных самородков", сообщал о новых изобретениях "известного русского механика". К этому времени в числе изобретений Соболева были: заводской духовой мех, полировальная машина, мельница на деревянных жерновах, наконец, "лодка, приводимая в действие тремя лицами, заменяющими десять гребцов". "Все машины, -сообщал П. Свиньин, можно видеть на практике в квартире Соболева, живущего по Мойке, между Полицейским и Конюшенным мостами, в доме Тирана, № 9".
Долгие годы безуспешно хлопотал о своем освобождении и шереметевский крепостной Иван Александрович Батов, первый инструментальный мастер своего времени. Современники называли Батова "русским Страдивариусом", считая, что "после знаменитых итальянских мастеров, русский мастер Иван Батов, Конечно, занимает первое место", "Чистота отделки Батова доведена до высшей степени совершенства, - писали о нем, - в гарнировке старинных инструментов он не имеет равного".
Шереметев позволял своему крепостному работать только для выдающихся музыкантов той эпохи. "Таким образом, - отметили современники, - знаменитые виртуозы того времени: Хандошкин, Тиц, Френцель, Фодор, а впоследствии Роде, Бальо, Лафон, Ламар, Борер и множество других пользовались искусством Батова, которому они отдавали полную справедливость".
Мастерская этого замечательного художника помещалась на Караванной ул., в убогой квартирке с темной грязной лестницей, выходившей во двор. Вся мастерская была завалена кусками ценного дерева, футлярами от инструментов, виолончелями и скрипками. Они лежали длинными рядами на столах, висели на стенах. "Это напоминало знаменитую мастерскую из повести Гофмана "Скрипка работы Кремонской", - записал один из современников. Однако, несмотря на свою славу, Батов продолжал оставаться в крепостной зависимости у Шереметева.
Своему своенравному владельцу Батов поднес однажды замечательную виолончель, над которой он неустанно трудился свыше полугода. Приглашенный Шереметевым знаменитый музыкант Ромберг "В присутствии многих русских и иностранных артистов с любопытством осматривал инструмент, трижды садился играть на нем и трижды предлагал вопрос: "Точно ли этот мастер делал его?" Лишь после этого Шереметев выдал Батову долгожданную "вольную". Ему было тогда уже около 60 лет.
Безрадостную долю самоучек-изобретателей того времени лучше всего характеризуют слова одного современника, посетившего в 1820 г. некоего "страстного механика", проживавшего на Гороховой ул., "на чердаке, по грязной лестнице", в доме Таирова (где жил в 30-х годах А. С. Пушкин). "Пламенная душа его, утомленная препятствиями и неудачами, читаем мы, - ждет внимания, как иссохший цветок целебного дождика. Капля - и он расцвел паки или погиб на веки. Уже румянец пропал на щеках его, взор прежде светлый, исполненный огня, начинает тускнеть, наружность приемлет вид мрачный; в семействе его - не задолго пред сим мирном, счастливом, возникают неудовольствия - одним словом, бедный, он на краю пропасти".
ПРАСКОВЬЯ ЖЕМЧУГОВА
7 марта (23 февраля по старому стилю) 1803 года скончалась Прасковья Ивановна Жемчугова-Ковалева, знаменитая актриса, крепостная графов Шереметьевых. Яркий драматический талант, необыкновенный голос и красота быстро сделали Прасковью, дочь крепостного кузнеца Ковалева, доставшегося в наследство жене Шереметьева-старшего, примой крепостного театра, а позже и графиней Шереметьевой. Сама императрица Екатерина II, восхищенная игрой Жемчуговой, наградила ее алмазным перстнем в знак признания ее таланта.
Судьба Прасковьи Ковалевой могла бы сложиться иначе, если бы не мода того времени на крепостные театры и не редкий дар - необыкновенный завораживающий голос. 8-летнюю Прасковью забрали в графское имение в Кусково и стали обучать сценическому мастерству, танцам, музыке, игре на арфе и клавесине, иностранным языкам. Тогда же она получила и псевдоним Жемчугова: Шереметьев хотел поменять крестьянские фамилии своих актрис на псевдонимы, образованные от имен драгоценных камней - Жемчугова, Бирюзова, Гранатова. Считается, что псевдоним Жемчугова актриса получила за нежный «жемчужный» голос.
Свою первую роль Прасковья сыграла в 11 лет, она предстала служанкой в опере Гретри «Опыт дружбы». На торжественном открытии театра Шереметьевых, приуроченном к победе в войне с Турцией 22 июня 1795 года, Прасковья блистала в главной роли турчанки Зельмиры, полюбившей русского офицера, в музыкальной драме И. Козловского на текст П. Потемкина «Зельмира и Смелон, или Взятие Измаила». В семнадцать лет Жемчугова сыграла свою лучшую, по отзывам современников, роль Элианы в «Браках Самнитян». Именно за эту роль император Павел I пожаловал Прасковье жемчужное ожерелье, а владельца театра, к тому времени им стал сын графа Шереметьева, одарил званием обер-гофмаршала.
В 1798 году граф Николай Шереметьев дает вольную Прасковье и всей семье Ковалевых, а в 1801 году, получив разрешение царя на неравный брак, венчается с актрисой. По просьбе жены, по проекту архитектора Джакомо Кваренги, граф построил Странноприимный дом — одно из первых учреждений в России по оказанию медицинской помощи беднякам и сиротам. От него ведет свою историю НИИ Скорой помощи имени Склифосовского.
Прасковья Жемчугова скончалась в 1803 году от чахотки в возрасте 34 лет, через три недели после рождения сына Дмитрия. Была похоронена в Петербурге в фамильной усыпальнице графов Шереметевых в Александро-Невской Лавре.
МИХАИЛ ЩЕПКИН
Основоположник русского реалистического театра Михаил Щепкин родился в Курской губернии в семье крепостных графа Г. С. Волькенштейна, который организовал домашний театр для забавы детей, тогда юный Михаил и увлекся лицедейством. В 1805 году состоялся его дебют на профессиональной сцене: совершенно случайно понадобилось заменить актера в спектакле по пьесе Л.-С. Мерсье. С этого времени с разрешения графа Волькенштейна актер начал играть в театре братьев Барсовых в Курске.
Большое влияние на молодого актера оказал князь В. Мещерский, манера игры которого поразила Щепкина. Сам он считал, что его превращение в настоящего актера произошло под воздействием игры Мещерского. Он на сцене «не играл, а жил». С тех пор Щепкин стал воплощать в жизнь реалистичную манеру игры, пользуясь принципом «внутреннего оправдания роли». Щепкин пропагандировал вживание в образ изображаемого персонажа, чтобы зрители почувствовали искренность игры. Эта новая сценическая манера сделала Михаила Щепкина первейшим актером провинции. В 1822 году поклонники его таланта собрали необходимую сумму и выкупили актера из крепостной зависимости. Для того, чтобы собрать нужную сумму был организован спектакль, с платой по подписке. В 1822 году уже свободный Щепкин был приглашен в труппу московского Малого театра, за которым позже закрепилось неофициальное название «Дом Щепкина». В столице он блестяще исполнял роли Шейлока в «Венецианском купце» Шекспира, Фамусова в грибоедовском «Горе от ума» и городничего в «Ревизоре» Гоголя.
Новые принципы актерской игры: глубокое проникновение в характер и осмысление персонажа, получившие распространение благодаря Щепкину, позже легли в основу знаменитой «системы Станиславского». Именем Щепкина были названы Высшее театральное училище при Государственном академическом Малом театре в Москве, областной драматический театр в Белгороде и улицы в Москве, Курске, Алма-Ате.
ТАРАС ШЕВЧЕНКО
Будущий Национальный герой Украины Тарас Шевченко родился в Киевской губернии в семье крепостного помещика Энгельгардта, который, заметив талант мальчика к рисованию, отправил его учиться в Санкт-Петербург к художнику В. Ширяеву, намереваясь сделать из Тараса своего крепостного живописца. В Петербурге талантливый крепостной был представлен секретарю Академии художеств В. И. Григоровичу, художникам А. Венецианову и К. Брюллову, поэту В. Жуковскому, благодаря стараниям которых, Шевченко был выкуплен из крепостной зависимости. Для этого портрет Жуковского, написанный Брюлловым, был разыгран в лотерее, и полученные 2500 рублей пошли в счет свободы Шевченко. В знак благодарности Жуковскому Шевченко посвятил ему одно из наиболее крупных своих произведений — поэму «Катерина».
В 1840 году в Петербурге вышел «Кобзарь» — первый украинский сборник стихов Шевченко. Вскоре он публикует «Гайдамаки» — свое самое крупное поэтическое произведение, «Тополя», «Катерина», «Наймичка», «Хусточка», «Кавказ». За свою поэму «Сон», содержавшую сатиру на императрицу, Шевченко был отправлен в ссылку с запретом писать и рисовать. Освободила его амнистия после смерти Николая I.
Шевченко, написавший более тысячи художественных произведений, считается основоположником современной украинской литературы и норм литературного украинского языка. Кроме того, Тарас Шевченко — один из самых известных мастеров украинской живописи. Его именем назван Национальный университет в Киеве, набережная в Москве, украинские театры и станция киевского метро.
АНДРЕЙ ВОРОНИХН
Русскому архитектору Андрею Воронихину повезло родиться в семье крепостных графа А. С. Строганова, известного мецената и благотворителя. Строганов открыл несколько художественных школ, в одной из которых у известного иконописца Юшкова обучался живописи и Воронихин. Вскоре сам граф обратил внимание на талант юноши и отправил его учиться в Московскую школу архитектуры, где его наставниками стали В. И. Баженов и М. Ф. Казаков. Граф Строганов даровал вольную Воронихину в 1785 году, и через год молодой человек отправился изучать архитектуру, механику, математику и естественные науки во Франции и Швейцарии вместе с сыном графа.
В 1791 году молодой архитектор приступил к своим первым работам — отделке интерьеров Строгановского дворца, построенном по проекту Растрелли, приверженца стиля барокко. Воронихин же предпочитал простоту классицизма. Есть мнение, что именно европейское путешествие, во время которого Воронихин познакомился с образцами античной архитектуры, предопределили его любовь к классицизму, который обращался к формам античного зодчества как к эталону гармонии, логичности и красоты. В том же стиле классицизма он перестроил интерьеры Строгановской дачи и нескольких других домов.
Самой известной работой Воронихина стал Собор Казанской иконы Божией Матери, выполненный в стиле ампир. После окончания строительства Воронихин был награжден орденом Святой Анны второй степени, и вошел в историю как один из основателей русского ампира.
ИВАН СВИЯЗЕВ
Крепостной княгини Шаховской архитектор Иван Свиязев получил образование в Императорской Академии художеств. На экзамене в 1817 году за свой проект «Почтовый двор» он получил серебряную медаль 2 степени, однако через год Свиязева отчислили из академии из-за статуса крепостного. Свиязев был отпущен на волю в 1821 году, после чего сразу получил звание художника-архитектора Академии художеств.
Десять лет архитектор работал в Перми, где по его проектам были построены училище для детей канцелярских служителей, дом гражданского губернатора, духовная семинария. Свиязеву принадлежит окончательный проект колокольни Спасо-Преображенского собора, где сейчас размещается Пермская художественная галерея. В 1832 году Свиязев переехал в Петербург, там он работал архитектором и преподавателем в Горном институте, где издал первое в России «Руководство к архитектуре», принятое для преподавания в Горном институте и других учебных заведениях. За этот труд Свиязев удостоился звания члена Академии Наук, которая дала почетный отзыв на его работу, а самого архитектора стали приглашать в разные учебные заведения читать лекции по архитектуре. Помимо этой работы, Свиязев также опубликовал «Учебник архитектуры», «Основания печного искусства» и ряд статей, напечатанных в «Горном Журнале», «Журнале Министерства Государственных. Имуществ», «Журнале изящных искусств» и «Трудах Императорского Вольного Экономического Общества.
Русский крестьянин издревле зависел от помещика. Крепостное право существовало в нашей стране вплоть до 1861 года. Большинство землепашцев являлись личной собственностью дворян. Барин мог сделать с ними почти все, что угодно. Любые попытки жителей сел и деревень отстоять свое достоинство воспринимались как бунт и жестоко подавлялись жандармами. А между тем руководство России принимало указы, ограничивающие помещичий произвол.
Можно почти все
Крепостные крестьяне не имели никаких гражданских прав. Они полностью зависели от дворянина, на земле которого жили и работали. Барин мог отнять даже ребенка у родителей, а затем:
сделать его своим слугой в усадьбе;
изнасиловать;
продать.
Никто не имел права жениться или выходить замуж без дозволения помещика. Некоторых людей заставляли заключать браки против их воли. Многие дворяне пользовались не только правом первой ночи, они считали, что крепостные девушки и женщины обязаны в любой момент удовлетворять барина. Впрочем, сексуальному насилию подвергались и мужчины, и мальчики – в зависимости от личных предпочтений хозяина.
Крепостных подвергали телесным наказаниям, иногда их забивали до смерти. Людей продавали, разлучая с родными. В XVIII веке список прав господ был расширен. С 1736 г. дворянин мог теперь определять судьбу своего крестьянина, совершившего побег. В 1747 г. помещики получили право продавать крепостных на рекрутскую службу, а в 1760 г. – ссылать в Сибирь.
Для простого землепашца барин был и хозяином, и судьей, и палачом.
Убивать нехорошо
Согласно российскому законодательству, убийство любого человека всегда являлось уголовным преступлением. Но мера наказания зависела от социального статуса жертвы. Так, в Соборном уложении 1649 года содержалась такая рекомендация помещику, холоп которого самовольно покинул его владения, а затем был возвращен ему властями: «…Чтобы он того своего беглого человека до смерти не убил и не изувечил, и голодом не уморил».
Даже в конце XVIII века, когда крепостничество достигло своего расцвета, у барина не было формального права лишить жизни своего крестьянина. Правда, если человек умирал в результате телесного наказания, такие случаи почти не расследовались. Помещику достаточно было замести следы, а запуганные крепостные молчали. Дескать, мужик умер по воле Божьей.
Дворянину-садисту, насмерть замучившему десятки, а иногда и сотни людей, грозило лишь одно наказание: взятие имения под опеку государства. В этом случае управление поместьем переходило в руки назначенного чиновника, хотя за барином сохранялось право собственности и он продолжал получать доходы с имения. Правда, такие меры были исключительными, а государственная опека, как правило, продолжалась недолго.
Убийство крестьянина, принадлежавшего другому дворянину, тоже оставалось практически безнаказанным. Требовалось лишь возместить стоимость лишенного жизни крепостного. А учитывая, что человек в России оценивался не дороже хорошей лошади или породистой собаки, то многих господ такой штраф не пугал.
Заставляли работать в воскресенье
Нельзя сказать, что высочайшее руководство совсем не заботилось о нуждах крестьян. В 1797 году император Павел I принял Манифест о трехдневной барщине. Этот документ был попыткой ограничить эксплуатацию бесправных людей.
Царь разрешил помещикам использовать труд крепостных на своем поле не более 3 дней в неделю. Причем их нельзя было заставлять работать по воскресеньям и в церковные праздники. Все остальное время землепашцам предоставлялась возможность трудиться на своих наделах, чтобы осенью заплатить хозяину положенный оброк.
Однако манифест носил лишь рекомендательный характер, его почти никто не исполнял. Барщина обычно занимала 6 дней в неделю, некоторые господа заставляли крестьян работать и на Пасху. Другие помещики вообще отбирали у земледельцев их наделы. Тогда бесправные люди были вынуждены батрачить на барина 7 дней в неделю, получая за это лишь скудные пайки.
Продавали на ярмарках и торгах
Образ просвещенной монархии, которому стремилась следовать Екатерина II, немного портили рабовладельческие порядки, бытовавшие в России. Поэтому в 1771 году императрица своим указом запретила продавать крестьян «с молотка».
Дело в том, что имущество разорившихся дворян часто реализовывалось на специальных аукционах. Крепостные тоже доставались тому, кто заплатит большую цену. Такие мероприятия, где людей продавали наравне со скотиной, посещали и иностранцы, что портило имидж страны.
Однако указу императрицы следовали лишь формально. Просто при реализации крестьян с аукциона находчивые организаторы торгов перестали использовать молоток.
А в 1808 году Александр I официально запретил продавать людей на ярмарках. Хотя единственным наказанием за нарушение этого указа являлся выговор помещику от руководства местного Дворянского собрания. Впрочем, и такого порицания можно было избежать, заявив, что крестьян не продавали, а лишь отправляли на службу по договору найма.
То есть императорское повеление фактически не исполнялось. А торговля крепостными, в том числе и на ярмарках, активно велась вплоть до 1861 года.
Разлучали членов семей при продаже
Еще одну попытку ограничить помещичий произвол предпринял император Николай I. В 1833 году он запретил разлучать членов семей крепостных при продаже или дарении другим господам. В первую очередь речь шла о недопустимости отнимать детей у их родителей.
Такая порочная практика была официально введена в 1696 году, когда Петр I своим указом дозволил дворянам забирать крестьянских отроков в свои усадьбы, чтобы пополнять ряды дворовой прислуги. Чаще всего у родителей отнимали красивых девочек 10-12 лет от роду.
Николай I запретил также разлучать при продаже родных братьев и сестер, если они были сиротами. Впрочем, указ 1833 года тоже не работал. Некоторые помещики, желая получить дополнительный доход, регулярно забирали подростков у родителей и везли на ярмарку. Слезы матерей, у которых отбирали детей, никто в расчет не принимал, ведь за симпатичную девочку, например, можно было выручить 10 рублей, а иногда и больше.
3 марта 1861 года был опубликован манифест императора Александра II, отменивший в России крепостное право. Это было лишь одно из многих революционных преобразований царя-реформатора, но, пожалуй, самое известное. Творческий, научный и предпринимательский потенциал миллионов освобожденных крестьян дал мощный толчок развитию страны.
Стоит сказать, что отдельные талантливые крестьяне получали вольную и до реформы 1861 года. Одних помещики отпускали сами, видя несомненные дарования, вторые выкупали себя и семью, скопив за время карьеры нужную сумму, а на освобождение третьих средства собирали их коллеги или меценаты. Да и после опубликования царского манифеста процесс выкупа крестьян длился еще несколько десятилетий, поэтому можно сказать, что под знаком освобождения из зависимого сословия прошел практически весь XIX век.
Михаил Щепкин. Театр
Будущий знаменитый актер Московской императорской сцены родился в 1788 году в Курской губернии и мог бы повторить судьбу своих родителей, дворовых семьи графа Волькенштейна, если бы не бойкий характер и способность быстро всему обучаться. С равным успехом Михаил мог бы стать ученым (ему особенно хорошо давались точные науки) или художником, но все изменила одна оперная постановка, представленная к какому-то семейному празднику в усадьбе графа.
Увиденное 8-летним мальчиком представление решило его судьбу. Играть в театре стало главным желанием всей жизни.
Разумеется, сначала талантливому подростку пришлось пройти все предварительные ступени театрального закулисья. Миша помогал декораторам и бегал с курьерскими поручениями, работал переписчиком ролей и суфлером, пока счастливый случай не дал ему возможности заменить заболевшего актера в одном из спектаклей курского театра Барсовых. После этого стало ясно - вот она, будущая звезда российской сцены.
Затем, в течение полувека блестящей карьеры, были десятки ролей в пьесах отечественных и зарубежных авторов, блестящее воплощение образа Фамусова из "Горя от ума" и Городничего из "Ревизора", вся классика Тургенева и Островского. Тонкая, выразительная и, как отмечали современники, "интеллигентная", игра Щепкина надолго стала эталоном для отечественной сцены.
Благодаря своему таланту, в 30 лет актер вместе с семьей был выкуплен у Волькенштейнов за огромную по тем временам сумму в 10 тысяч рублей. Деньги по подписке собирали почти все известные в то время российские деятели искусств и меценаты.
Говоря о крепостных, реализовавших себя на сцене, стоит упомянуть также знаменитую Прасковью Жемчугову и Татьяну Шлыкову-Гранатову, блиставших на российской сцене в конце XVIII - первой половине XIX веков.
Орест Кипренский. Живопись
Имя Ореста Кипренского знакомо каждому отечественному школьнику благодаря портрету Пушкина, наиболее известному прижизненному изображению поэта. Благодаря Кипренскому мы знаем в лицо элиту России начала XIX века: литераторов и военных, политиков и покровителей искусства. Кроме знаменитого изображения классика русской литературы, перу Кипренского принадлежат жемчужины коллекций отечественных и зарубежных музеев живописи - портреты В.А.Жуковского, К.Н.Батюшкова, В.А.Оленина, Е.В.Давыдова, Е.С.Авдулиной, С.С.Щербатовой, А.М.Голицына, Б.Торвальдсена и многих других.
Сюда же стоит отнести и автопортрет, нарисованный художником в 1828 году, уже на закате своей карьеры. Всю жизнь стремившийся к парадности и "эпичности", себя Кипренский изобразил максимально реалистично и, по мнению критиков, "безжалостно".
Наверное, есть какая-то историческая закономерность в том, что писавший портреты российских аристократов Орест Кипренский родился крепостным, незаконным сыном помещика Дьяконова. Единственным подарком помещика сыну стала "вольная", подписанная шестилетнему мальчику в 1788 году. Отчество мальчик получил от крепостного Адама Швальбе, записанного в "отцы", а фамилией своей он обязан острову Кипр, родине древнегреческой богини любви Афродиты. Правда, первое время его фамилия звучала как "Кипрейский".
Кроме самого Кипренского, следует упомянуть еще о нескольких бывших крепостных, ставших успешными живописцами, графиками, декораторами, архитекторами: Василия Тропинина, Андрея Воронихина, Ивана Свиязева, Григория Сороку, Федора Сотникова.
Тарас Шевченко. Литература
Полная суровых испытаний судьба классика украинской литературы достойна того, чтобы стать основой романа или сценария фильма. В жизни Тараса Шевченко было все: сиротство и нужда в детстве, суд и ссылка за "политику" в зрелые годы, прижизненное признание и суровая - подчас и несправедливая - критика его творчества, а в старости - одиночество и медленное угасание таланта.
Тем не менее, даже при всех этих обрушившихся на него испытаниях Тарас Шевченко успевал много и успешно работать: писал стихи и прозу, на украинском и русском, рисовал и лепил, пытался фотографировать. Сейчас уже трудно представить себе украинскую поэзию без "Кобзаря", а всю украинскую культуру без Шевченко.
Отдельного описания достойна история выкупа молодого Тараса из крепостной неволи. О "вольной" для талантливого малоросского юноши, показавшего себя перспективным художником, хлопотали многие петербургские меценаты и преподаватели Академии искусств, но барон Энгельгардт, у которого служил Шевченко, упорно не хотел отпускать своего крепостного.
Свободу Тарас заработал буквально своими руками, нарисовав портрет Василия Жуковского, покровительствовавшего молодому живописцу. В 1838 году портрет был продан на аукционе за 2500 рублей, которые и стали "вольной" для Тараса Шевченко. Впереди у него были годы работы, трудностей и лишений, но, главное, это были годы свободной жизни.
Александр Гурилев. Музыка
Композитор и музыкант Александр Гурилев - представитель династии талантливых крепостных, принадлежавших графу Орлову. Его отец Лев Гурилев был не только одаренным музыкантом-мультиинструменталистом, но и возглавлял крепостной оркестр. Выросший в творческой атмосфере Саша не только впитал все лучшее, что мог дать ему отец, обучивший игре на скрипке и альте, но и смог получить настоящее музыкальное образование, обучаясь у лучших преподавателей того времени.
Переломным моментом для семьи Гурилевых стал 1831 год, когда после смерти хозяина крепостные музыканты получили "вольную". Переехав в Москву, Гурилев смог полностью отдаться любимому делу - выступал с концертами, давал уроки, делал инструментальные обработки народных мелодий.
В истории отечественной музыки он остался как автор множества фортепианных пьес и обработок таких народных песен, как "Во поле берёзонька стояла", "Во саду ли в огороде", "Ах, сени мои, сени", "Вниз по матушке по Волге". Кроме того, Гурилев - автор множества романсов на стихи Лермонтова, один из первых композиторов, удачно положивших на музыку стихи великого русского поэта.
Семен Бадаев. Металлургия
Имя бывшего крепостного Семена Бадаева известно лишь узкому кругу специалистов по горному делу, но его вклад в развитие отечественной промышленности столь значим, что из крепостной зависимости у помещика Рогозина в 1810 году его выкупало российское правительство. Мало того, талантливому самоучке было предложено самому решать, где продолжать свою карьеру, и он выбрал лучшее в то время металлургическое предприятие - Камско-Воткинский железоделательный завод.
Семен Бадаев предложил новый способ производства стали, которая обладала большой вязкостью и отлично сваривалась. Сталь, получившая название "бадаевской", превосходила по потребительским качествам известные в то время зарубежные образцы, и это избавило страну от "импортной" зависимости. Дело государственной важности - Россия получила возможность самостоятельно производить прочные сельхозорудия и промышленные станки, огнестрельное оружие и хирургические инструменты.
За эти заслуги бывший крепостной удостоился золотой медали на Владимирской ленте и офицерского чина.
Даниил Бокарев. Пищевая промышленность
Имя бывшего крепостного крестьянина графов Шереметевых Даниила Бокарева, как и вышеупомянутого Семена Бадаева, известно далеко не многим, хотя с его изобретением знакомы, наверное, все. В 1829 году он предложил способ производства масла из семян подсолнечника.
Историкам неизвестно, заработал ли бывший крепостной на своем изобретении что-то, кроме свободы, но, безусловно, его разработка стала революцией как в сельском хозяйстве (до этого подсолнечник не рассматривался как масличная культура и был скорее декоративным растением), так и в пищепроме. Через несколько лет на юге России количество маслобоен исчислялось десятками, а объем произведенного масла - сотнями тысяч пудов.
Для верующих подсолнечное масло Бокарева стало доступной альтернативой дорогому оливковому. Церковь разрешила употреблять это масло в дни постов, из-за чего оно получило свое второе название "постное".
